Он отодвинул стул и произнес:
— Присядь.
Напрягшись, Тиффани ответила:
— Мне нельзя находиться на солнце.
Она ждала, что он ответит теперь. Но Ризард лишь пожал плечами:
— Оно зайдет минут через двадцать.
— Послушай, я безуспешно пытаюсь дать тебе понять — отвяжись. И, похоже, настало время отбросить церемонии. Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Это была не моя идея назначить встречу, будь моя воля, я бы сюда не пришла. Мы не сработаемся.
Он вскрыл вторую устрицу, не сводя глаз с Тиффани. Его язык вновь мелькнул между зубами, и ей показалось, что тело обожгло огнем.
— Почему? — спросил Ризард наконец.
— Потому что мне не нравится то, что ты делаешь. Ты не лучше того преступника, что занимал пост до тебя.
— Я намного лучше его, я подарил народу куда больше прав.
Ярость в его голосе заставила Тиффани призадуматься о том, стоит ли намеренно выводить этого мужчину из себя. Как бы там ни было, нужно было сделать так, чтобы он перестал проявлять к ней интерес. И она продолжила:
— Ты живешь на широкую ногу, а твой народ умирает с голоду. Сколько людей уже отдали жизнь за то, чтобы ты мог есть устрицы и смотреть на закат?
— Ты и понятия не имеешь, что мне пришлось потерять ради того, чтобы мой народ не голодал.
Отвернувшись, он бросил пустую раковину на поднос, и в этот момент Тиффани увидела, как искажено болью его лицо.
Заглушив голос совести, она с издевкой спросила:
— Что, я задела тебя за живое? Неприятно представать перед посторонними во всей красе?
Ризард метнул в нее разъяренный взгляд, и Тиффани снова ощутила себя неловко.
— Ты просто огрызаешься, потому что я причинил тебе боль, так что я тут ни при чем. Мы обещали друг другу больше не говорить колкостей.
Теперь в душе начало поднимать голову чувство вины, что было совсем некстати.
— Ты, может, что‑то и обещал, — надменно произнесла она, — а я нет.
— Значит, ты любишь издеваться над людьми? Знаешь, в тебе и впрямь есть нечто неприглядное.
На сей раз она посмотрела в глаза Ризарда — и сердце затрепетало, забилось где‑то в горле. У этого мужчины аристократические черты, благородные и четкие. И сейчас на лице его было написано презрение. Тиффани стало стыдно: может, она и была избалованной и эгоистичной, но никогда подлой.
— А чего ты ожидал? — спросила Тиффани, скрестив на груди руки. — Вломился ко мне в номер…
— Ты сердишься не из‑за этого, а из‑за того, что произошло вчера. Что именно я увидел твой секрет. Тиффани, ты не безобразна.
