Река впадала в открытое море. Вечером, взяв напрокат лодку, пахнувшую свежей олифой, мы бросили якорь в заливе. Старый якорь со штоком надежно удерживал лодку. Цепь скреблась о нос. Лодка пританцовывала вокруг якоря до тех пор, пока Берт не опустил на дно привязанный к веревке угловатый камень. Далеко на берегу остались Tea и Хорст. Небо было испещрено облаками. «Оно полосатое, как макрель», — тихо сказал Берт, налаживая удочки. Сначала он взял блесны, но увидел, что они слишком тяжелы, и заменил их мормышками. Много раз он забрасывал удочки, но все понапрасну. Пришлось их вытащить. Я увидел, как он снял мормышки, достал из коробочки серебристые крючки для угря и прикрепил к леске. Конец крючка он обмотал красной шерстинкой. Протянул мне удочку, кивнул, и я забросил ее, как он; слегка оттянул, следуя его примеру, удилище в сторону, блестящий крючок покачивался в воде, вертелся во все стороны, и прежде, чем кончик удилища склонился к носу лодки, я почувствовал поклевку — ручка удилища, которую я вложил в свой протез, дернулась — но я недостаточно быстро подсек, мне пришлось вытащить леску и забросить ее снова. Потом подсек Берт, чуть не вывихнув себе руку; кончик его удилища изогнулся и стал раскачиваться, а там, где макрель почти выскочила из воды, течение застопорилось; вдруг макрель подпрыгнула, ее тигровая спинка блеснула над водой, изогнулась и скрылась снова, но Берт вел рыбу на короткой леске, медленно подтягивал и наконец втащил в лодку. Рыба здесь шла косяком — прилив пригнал ее к самому берегу, и стоило забросить удочку, как леска слегка дергалась, следовал мгновенный толчок, затем поклевка. Только подсечка удавалась не всегда, подсекать надо было сразу же за поклевкой, иначе рыба тут же отпускала крючок.
Над нами макрелевое небо, макрелевая луна, а у ног Берта трепыхаются макрели; я видел, как они опускали жаберные крышки и с пугающей жадностью глотали воздух. Пойманные макрели похожи на обессилевшего бегуна, который, размахивая руками и мотая головой, не может перевести дух. А потом наступает агония: прежде чем рыба уснет, ее грудные плавники сотрясает дрожь.
Но вот косяк прошел. Клев кончился, и Берт укрепил над крючками свинцовые дробинки, наживил червей и стал отпускать леску, пока дробинки не коснулись дна. Он даже не взглянул на берег, где сидели Tea и Хорст, они сидели рядом и в сумерках наблюдали за нами.
Может быть, мне стало ее жаль, может, я хотел помешать чему-то, о чем уже догадывался.
