— Ваша жена и дочь у меня в гостях, — сказал Берцель, откладывая газету. — Женщины говорят о модах. О чем будут говорить мужчины?
— О погоде, — сказал Храмцов.
— Да, очень жарко, — вздохнул Берцель. — Эта погода не для нас, северян. Но сегодня здесь единственное место в мире, где лоцман может хорошо заработать. Когда арабы сами научатся проводить суда, нас вежливо поблагодарят и…
— Я не против, если это скоро случится, — сказал Храмцов.
Помидор-Берцель выкатил на него кругленькие глаза.
— Вы не хотите хорошо зарабатывать?
— Мне хватит, — махнул рукой Храмцов.
Значит, Люба там, у Берцелей. Ему был неприятен этот разговор о деньгах. Деньги, деньги, деньги! И Герда, наверное, говорит с Любой о том же самом.
— Кстати, откуда ваша жена так хорошо знает русский язык?
Берцель приподнял смешные бровки-кустики.
— Она же наполовину русская! Мать была русской, отец — прибалтийский немец, даже не совсем немец, а тоже наполовину латыш. В семье у них всегда уважали Россию, и Герда кончила русское отделение Берлинского университета в ГДР. У нее даже есть собственная работа о русских писателях, а за одну книжку она получила очень, очень неплохой гонорар.
Берцель был оживлен: должно быть, ему нравилось, что наконец-то найдена стоящая тема для разговора.
Храмцов тоже не ожидал, что его вдруг заинтересует болтовня Берцеля. («Должно быть, болтливость — это у них семейное», — подумал он.) Вот как! Значит, Герда не просто мужняя жена. О ком же она писала? Берцель рассмеялся.
Он никак не может запомнить русские фамилии. К тому же мало читал и считает, что в век телевидения читать незачем. Это предмет их вечных споров с женой. Что делать — книги отживают.
— И Гете тоже отжил? — спросил Храмцов. — Знаете, в истории Германии было время, когда книги жгли на кострах…
— Я видел, — поморщился Берцель. — Нет, я просто из категории нечитающих…
Он замолчал, и Храмцов заметил, что Берцель нервничает. Неужели на него так подействовали его слова о кострах?
Вдруг Берцель сказал:
— Да, я видел… Я был совсем маленький, а отец и старший брат жгли книги на площади… Я знаю, чем это кончается.
Он говорил резко, и даже Храмцов угадывал в его английском сильный немецкий акцент.
— Они… живы? — тихо спросил Храмцов.
— Они погибли в России, — отвернулся Берцель. — Вы вполне можете сказать, что виноваты они сами…
— Да. Тем более что мой отец тоже погиб… В России.
— Урок детям? — усмехнулся Берцель. — Гете говорил, что «ошибка относится к истине, как сон к пробуждению». Видите, все-таки я не совсем неуч.
