Во-вторых, километрах в шестидесяти от поселка находился «дикий» прииск старателей — в большинстве своем людей с уголовным прошлым и настоящим, и можно было почти с уверенностью сказать, что «дикие» приисковики на какое-то время укроют беглецов.
В-третьих, недалеко от приискового участка проходила российско-китайская граница, а это давало Чалому и Малине дополнительный шанс.
Ну, а в-четвертых, в том районе была железнодорожная ветка, а это, в свою очередь, давало возможность уехать на Большую землю.
Лыжи, щедро натертые медвежьим жиром, легко скользили по твердому насту; Амур, то и дело оборачиваясь назад, бежал впереди. Лицо бывшего спецназовца было сосредоточенно, но спокойно.
"Вот уж странно устроен человек, — думал он, работая лыжными палками. — Кажется, еще неделю назад меня трудно было чем-нибудь удивить: столько видел, столько прошел. А как стукнет тебя жизнь по голове — и кажешься сам себе маленьким, наивным ребенком, ничего не видевшим и не знающим. Кто бы мог сказать, что я, наконец решившись сделать Танечке предложение, спустя какой-то час должен буду оставить ее. Но ведь и оставаться в поселке я не мог: не пойди я в тайгу, я бы навсегда перестал бы уважать себя".
Михаил шел уже часа два. Вскоре показался знакомый ручей, теплые родники, бившие на дне, не давали ему замерзнуть даже в самые лютые морозы.
Ему не хотелось терять время, делать большой крюк, чтобы выйти к мосту. Он снял лыжи, вытащил из-за ремня острый топорик и подошел к огромной сухой ели. Внимательно осмотрел дерево, быстро отследил направление ветра, легонько постучал по стволу, прислушиваясь к звону, придирчиво изучил противоположный берег, прикидывая, как же ляжет ствол…
Несколько мощных взмахов топора — и вековая ель, содрогнувшись, с треском рухнула, образовав собой импровизированный мост.
Ну, а переправиться с верным Амуром на другой берег было делом техники — не самая сложная задача для отставного капитана элитной "Альфы".
* * *
То, что увидел Михаил на месте некогда хорошо обжитого приискового участка, заставило его содрогнуться от боли, ужаса и негодования: в своей жизни Каратаев видел такое количество изувеченных человеческих тел разве что в восемьдесят шестом году под Кандагаром, где отряд «непримиримых» афганских моджахедов вчистую уничтожил колонну общевойсковой советской части.
Но там, в Афганистане, была война, а здесь…
Окоченевшие, изуродованные трупы уже почти вмерзли в ледяной берег ручья; темно-бурые кровавые пятна, присыпанные поземкой, устрашающей мозаикой устилали весь бывший прииск.
