— Катя… Не в красоте дело.
Внизу пара, обнявшись, медленно пересекала сквер по центральной дорожке. Рыжая девочка по-жирафьи бережно ставила высокие каблуки, приноравливаясь к мужской походке. И на нем плащ, усмехнулась Света, отходя от окна. Как в кино, длинный, модный, распахнут, полы развеваются.
Он всегда любил красиво одеться.
— Четвертая, — сказала тихо, сама себе, укладывая в плоскую витрину истертые солдатские треугольники писем.
Первая была не красива. Наверное, потому что и он тогда красавцем не был. Слишком молод.
— Я женился, когда в армию забирали, так что была у меня одна мартышка, сейчас вот две. Дочке восемь уже.
Они лежали на сбитых скомканных простынях, и Света все тащила на голый живот белый краешек. Стеснялась, грудь маленькая такая, и вообще. А он смеялся и стаскивал.
— Жарко ведь, убери. Чего стремаешься, меня про тебя уже спрашивали, а что за статуэточка к тебе на Ленте подходила. Я сказал, соседка. Сказал, не замайте, она еще дитё.
— А ты ее любишь?
Он свесился с кровати, достал запотевший высокий стакан с белым вином, сунул ей в руки.
— Кого? Эльку?
— Да.
— Не твое дело. Эх. Жарко. Надо на море ехать. Ты как, с нами?
Света отпила глоточек. Вино отдало холод стакану, стало теплым и невкусным.
— У меня вторая смена. Мне уже собираться надо.
— Ну ладно. Довезем.
Он поцеловал ей живот, боднул головой, щекочась колючими темными волосами на висках. И вскочил, потягиваясь и хлопая себя по мускулистым ляжкам. Прошелся по старому ковру, загорелый, большой, с длинными чуть обезьяньими руками. Открыл дверь и крикнул в коридорчик.
— Сашок! Звони блядям, поехали на маяк. Скупнемся.
Света, сидя на постели, дернула к себе простыню, вспотевшими руками прижала ее к животу, слушая приближающиеся шаги. Спросила севшим голосом:
— Он что? Он тут был? Все время?
— Угу. Ты когда прибежала, я его в кухню отправил. Журнальчики посмотреть. Наверное, удачно посмотрел, пока мы тут с тобой.
И захохотал, над ней, над ее мгновенно покрасневшим лицом и полными слез глазами.
— Сашок, не входи. Свет-свет тебя боится! Ну, ты чего, щенчик? Ну? Ну?
Присев рядом, улыбался, вытирал с красных щек сердитые слезы и, нашарив ее смятые тряпочки — трусики, сарафан, сунул на голые колени.
— Давай, пока Сашка машину заводит, в темпе вальса.
Спускаясь за ней по грязной лестнице, сказал озабоченно:
— Сядешь сзади, чтоб тебя в его машине не видели, поняла? Нечего гусей дразнить.
Когда высадили ее у проходной, выскочил из блестящей сашкиной лады следом, огляделся. Вокруг тянулись беленые заборы — цех был дальний, и автобус только что ушел, выгрузив партию эмалировщиц и художников в цех деколи. Оскалился, облапив ее, прижал к себе и, поднимая на сильных руках, закружил, целуя в лицо и глаза.
