— Ложитесь, я сейчас.
Сунув ноги в шлепанцы, ушла к туалету. Чистила зубы над старой раковиной, вода текла звонко, ударяясь о жесть, верещала, казалось, на весь погруженный в глухой сон пансионатик.
Когда вернулась, они уже спали, Иван завернулся в покрывало, а мальчик, раскидав по белой простыне черные ноги, с черным под задранной майкой животом, дергался, поскуливая, как щенок.
Лета постояла над ним, дрогнув сердцем, протянула руку и поправила длинные волосы на влажном лбу, чтоб не лезли в глаза. Задернула занавеску на окне, и тихо сняв юбку и маечку, улеглась на скрипучую кровать, накрываясь теплой простыней. Стала смотреть в потолок. Туда падал невнятный свет от фонаря и черные листья пролезшего в щель винограда казались стаей пауков. Сон ушел, остался глухой стук сердца и болезненно обостренный слух, ловящий неровное дыхание Васьки и редкие скрипы кровати под тяжелым мужским телом.
Спят. Нагулялись. Завтра последний день и последняя ночь на острове. Через утро Лета вымоет всю посуду, выметет пол, выплеснет из таза, что на крылечке, морскую воду. Отнесет в бытовку белье, отдаст ключ и вернется в город, где плавленый от жары асфальт и мамины трагические взгляды.
А как ты хотела? Спросила себя и повернулась к стене, не заботясь о том, что кровать запела старыми пружинами. И сон, будто ждал, спустился от черного винограда, слетел к ресницам. Трогая каждую по очереди, прошелся мягкой лапкой по щекам, коснулся верхней губы. Щекотно, удивилась она и замерла, с мужской рукой, легшей на шею и основание плеча.
В охвостье утекающего сна ей показалось, что мир явил в черноте скважину, куда был вставлен ключ, и повернут. И открываясь, мир повернулся сам, не становясь светлее, но все равно — другой стороной, как другая сторона черного куба. Не зная, что делать с этим, она лежала и думала о мальчике, который вот сейчас что-то проговорил во сне, и, кажется, даже чуть-чуть засмеялся. Была бы вместо него Танька. Или. Или… Но не этот, с щенячьим поскуливанием.
Иван наклонился и, еле касаясь ее уха, шепнул:
— Может, ну его — спать. Пойдем?
Лета кивнула и села, следуя за ускользающей ладонью. Прикрывая простыней грудь, нащупала на спинке кровати майку. Иван встав, отошел к своей кровати, нагнулся, собирая покрывало в охапку.
Они вышли в ночь, и эта ночь была совершенно другая, та кончилась или ушла на дальнюю грань, унося с собой одинокую Лету на прибое, дочек Ивана и его жену-учительницу, Нателлу с растопыренными крашеными ногтями, Таньку с кефиром.
