И так далее. И ещё далее. В общем, понятно, слыхали не раз. Конечно, снова надо премию давать. На сей раз уже за перевод этого глубокомыслия на французский. На язык Декарта и Лавуазье! Язык, Коши, Галуа и Пуанкаре! Уж имея такую математическую школу хоть бы посчитали сначала: если каждый третий был репрессирован (при полной численности населения СССР на рубеже 1940-41 гг. примерно в 196 млн чел. это будет около 65 млн), а каждый пятый сидевших охранял (ещё 40 млн), то откуда кровавый Сталин взял столько трупов, чтобы, как всегда утверждают историки хапаевского толка, завалить ими вермахт и его союзников (итальянцев, мадьяров, румын и пр.)?
Разве что вертухаи сами расстреливали зэков и с Колымы по железным дорогам подвозили к фронтам, а потом из самосвалов вываливали на смирно сидевших в окопах оккупантов…
Уже из этой грубой прикидки ясно, что людей, распускавших хвосты на церемонии, реальная история не интересует ни в малейшей степени; их ценят не за постижение истины, а за издаваемый языками звон.
Но следом премию стали вручать Любе Юргенсон за перевод воспоминаний Юлия Марголина о пребывании в советских лагерях, и в речи но этому поводу прозвучало вот что: уже отъехавший в Палестину Марголин решил навестить своих польских родственников, и это оказалась не лучшая идея, потому что дело было в конце лета 39-го года. Ага, сочувственно сообразил я, под войну попал… Но из следующих же фраз стало ясно, что моя трактовка оказалась неверной. Беда-то заключалась в том, что вскоре после приезда Марголина на родину Россия вошла в Польшу, так что Марголин тут же попал в советский лагерь, а все его родственники оказались в немецких застенках.
Обращаю внимание ещё раз: Россия вошла в Польшу, и родственники Марголина оказались в немецких застенках. Вот какова была последовательность и логика событий.
Но даже этим дело не кончилось.
На последовавшем за торжественной частью фуршете ко мне подошла возбуждённая праздником культуры элегантная пожилая дама и почти без акцента сказала на замечательном, по-дворянски чуть архаичном русском, что вчера ей очень понравилось моё выступление и она хотела бы узнать, с чего можно начать меня читать. Слово за слово — и я спросил её, не кажется ли ей, что утверждение, будто главной драмой 39-го года был вход России в Польшу, тоже несколько грешит избирательной амнезией: ведь вообще-то в том году началась Вторая мировая война, и начала её отнюдь не Россия.
