— Солнышко, — вполголоса спросила Сузи, — зачем это так?
— Субординация, — серьезно ответил Кедровский, — так называемый кавалерийский «цук».
Офицер и юнкер стояли друг против друга и отрывисто, точно лая друг на друга, говорили на непонятном никому, кроме них, тайном жаргоне:
— С чем ест пирожки красивый корнет?
— С мясом любимой женщины!
В глазах у обоих была тайная радость оттого, что один нашел человека, которому можно было приказывать, а другой нашел человека, которому можно повиноваться.
— Говорят, — негромко заговорил Густав Максимилианович, — что в параграфе первом полевого устава германской армии сказано: «Дисциплина есть успешное и сознательное старание подчиненного казаться глупее начальника».
— Я знаю этого офицера, — с некоторой гордостью сказала Сузи, — это корнет Петри.
В четыре часа утра все вместе оказались в кабинете-ложе — Густав Максимилианович, Сузи, Кедровский, офицер и неизвестный юнкер.
Бледный, с мертвенно-зеленым налетом на лице, корнет Петри, задыхаясь, кричал на юнкера:
— Разница между Нижегородским драгунским его величества полком и гвардией? Как вы сказали?
— Нет разницы, господин корнет.
— Как вы сказали?
— Нет разницы.
Задыхаясь от ярости и потрясая кулаками, корнет Петри закричал:
— Опомнитесь, сугубый! Неправильно! Нижегородскому драгунскому не присвоены литавры. Все, кроме литавр… Приседайте до бесконечности!
— Не надо, — кричала, задыхаясь от смеха, Сузи, — он устал, ему больно!
— Не думаете ли вы, — говорил в это же время Кедровский, поднимая и опуская бокал в такт приседанию юнкера, — не думаете ли вы, Густав Максимилианович, что мы не доросли до республики? Что-нибудь вроде китайской конституции, я думаю…
— Вы меня пугаете, — вздыхая, сказал Густав Максимилианович, — право, я более либерален, чем вы думаете. Я ужасный республиканец, не правда ли, Сусанночка?
— Однако телеграмму Корнилову вы подписали? Телеграмму: «Вся мыслящая Россия смотрит на вас с надеждой и верой»… Ведь подписали вы, «мыслящая Россия»?
Тут Кедровский встал и, взглянув на часы, ушел к телефону. Он вернулся минуту спустя. Деревянная улыбка сбежала с его лица.
— Красная гвардия стреляла в юнкеров на Крымском мосту.
— Масть гродненского гусарского? — отчаянно кричал корнет Петри. — Опомнитесь, юнкер!
— Не понимаю, что делать, — растерянно произнес Густав Максимилианович, — убейте, не понимаю, это же настоящая гражданская война.
— Теперь все покупают бриллианты, — вздрогнув, сказала Сузи, — мне страшно, и я хочу к тебе в «Люкс»…
