Присев на лесенку, стараясь не прислушиваться к выстрелам, она прочитала:
«24 мая 1571 года хан Девлет Гирей подступил к Москве, но вместо нападения татары зажгли загородье во многих местах. Внезапно поднялся вихрь, и огненное море широкой волной залило город. Все небо окутали облака дыма, крутящегося с таким шумом и треском, что казалось (как говорил один англичанин, очевидец), будто само небо рушилось на землю.
Народ и воины без памяти выскакивали из домов, бросались от пламени в реку и там тонули. Множество народу устремлялись в Кремль. Но и в Кремле „церкви каменные от жара исседались“, „прутье железное, толстое, что кладено крепости для, перегорело и перелопалось от жару“. И было задавлено до восьмисот тысяч человек и более».
«Елерт Краузе (1572) так описывает это событие: „В продолжение трех часов Москва выгорела так, что не осталось даже обгорелого пня, к которому можно было привязать лошадь. Огонь коснулся порохового погреба; от взрыва погибло остальное. В том пожаре погибло более ста двадцати тысяч человек, имена которых известны. Вода реки Москвы, протекающей почти посередине города, сделалась теплой от силы пламени и красной от крови“».
«Узнав о приближении татар, царь Иоанн постыдно бежал сначала в Коломну, потом в свою слободу, потом в Ярославль. Столица была брошена без войска, без начальников».
Екатерина Петровна закрыла книгу и положила ее на лесенку. Немного подумав, она вошла в комнату Федора Константиновича.
— Хотите хлеба и чаю? — сказала она, обращаясь к солдату.
Солдат понял не сразу:
— Давайте, если не жалко.
Пока они ели, она рассматривала вблизи человека с седеющими, желтыми усами, его большую руку, державшую чашку, и зеленоватый якорь-татуировку.
— Одного я не понимаю, — взволнованно заговорила она, — не понимаю, как русские люди могут стрелять друг в друга?
— Спасибо за чай, — лениво ответил Григорий Иванович, — а что вы говорите насчет русских людей, так нас в пятом году кто давил, как собак, китайцы, что ли?
— Но ведь теперь со всем этим кончено, теперь свобода.
— Хозяйка, — сурово сказал солдат, — мы этой свободы настолько не видели, — показал черный изуродованный ноготь.
Между тем Григория Ивановича тревожила странная тишина в переулке. Редкие ружейные выстрелы затихали в темноте. Вернулся Ваня Редечкии, он ходил за нуждой в уборную.
— На лестнице спрашивают хозяйку, сосед или не знаю кто.
— Сию минуту.
Екатерина Петровна вышла на лестницу.
— Это я, — произнес негромкий голос, — поднимитесь.
