Поэт - Валентин Петрович Катаев

Валентин Петрович Катаев

Поэт

Киноповесть

Концертный зал консерватории в одном из больших

южных городов на Черном море. 1918 - 1919 годы.

Эстрада обставлена с претензией, в виде некоего

салона. Кресла, кушетка, диван, рояль. Посредине 

небольшой бамбуковый столик, покрытый бархатной

скатертью, лампа. В "салоне" в напряженно небрежных

позах разместились провинциальные поэты. На столике

декоративно брошена большая афиша: "Вечер поэтов". В

числе поэтов Тарасов, рядом с ним Орловский,

Арчибальд Гуральник, студент в обдрипанных штанах и

многие другие. За роялем пианист, который

аккомпанирует выступающей поэтессе. Поэтесса стоит у

рампы и жеманно читает свои стихи.

Это мелодекламация. Публики в зале довольно

много.

П о э т е с с а.

Мне снился сон, что я маркиза

И что виконт в меня влюблен.

Мои малейшие капризы

Всегда готов исполнить он.

Он о любви твердит послушно

В камзоле, в белом парике,

А я внимаю равнодушно

И думаю... о пастушке.

Ах, почему я не пастушка,

Ах, почему мы не вдвоем...

И горько вздрагивает мушка

Над маленьким пунцовым ртом.

Публика аплодирует. Поэтесса и аккомпаниатор

жеманно раскланиваются. Поэтесса идет на свое место и

томно, с плохо скрытым торжеством, опускается на

козетку. На эстраду выходит Аметистов - устроитель

вечера, он же конферансье. Чрезвычайно развязен.

А м е т и с т о в. Сейчас выступит поэт Арчибальд Гуральник!

Слабые аплодисменты. С кресла встает Арчибальд

Гуральник и идет к рампе. Это довольно известный в

городе провизор, владелец небольшой аптеки - Арон

Гуральник. Арчибальд - это его псевдоним. На нем

зловещий фрак. Кривое пенсне на черной ленте,

заложенной за ухо, еле держится на потном, деревянном

носу. У Арчибальда Гуральника вид высокомерный и

несколько безумный. Говорит он с завыванием и

необыкновенно назидательно.

Г у р а л ь н и к. Я вам сейчас прочту небольшое стихотворение из цикла "Глаза сатаны" под названьем "Бокал с ядом". (Откашливается.)

Т а р а с о в (наклоняясь к Орловскому). Ну, мы сейчас хлебнем горя.

О р л о в с к и й. Когда провизор пишет стихи, это кошмар.

Г у р а л ь н и к.

Я не мудрец, не гений, не философ,

Не Спенсер я, не Гегель, не Сократ.

Не занимаюсь я решением вопросов

И потому мудрее их стократ.

Среди поэтов оживление, кто-то тихонько

хихикает.

(Строго оглянувшись.)

В моей руке бокал цианистого кали,

И прямо надо мной - божественная твердь.

Хотя я страшный яд держу в моем бокале,

Я никогда не славословлю смерть.