…Андрею и раньше случалось испытывать раздвоения, когда он был шестнадцатилетним пареньком, книгу ли читающим, картинку ли рисующим, и одновременно умудренным старцем, которому давно известны все истины. Паренек страстно переживал, желал чего-то, старец являлся лишь на миг, в самый разгар мечтаний, но в этот самый миг мечта таяла горьким облачком, а старец ласково улыбался. Андрей боялся этой улыбки. Безглазая латинская фраза: «Все едино суть» — как бы змеилась на устах старца, а обличьем старец одновременно походил на античного философа и на их дачного сторожа, присматривающего за садом и домом. Такая же ласковая улыбка была у сторожа, а глаза… Нет, глаза были не пустые — добрые… Но доброта столь рассеянно лучилась на окружающий мир: на небо, на облака, на вишни и яблони в саду, на муравейник у изгороди, что иногда казалась Андрею каким-то сладеньким фарисейством, во всяком случае, к Андрею старик не был ни добрым, ни злым. Он был никаким.
Если для паренька смыслом жизни была мечта, то для старца — разрушение мечты. Истинный смысл, таким образом, оказывался посередине. Сознавать это в момент, когда хотелось безумствовать, было дико. «Это мудрость и яд прочитанных книг живут во мне, — думал Андрей. — От бесконечного совмещения книг, как негативов, родился старец, лживый книжный бог! Сразу девяностолетним, не знающим юности!» Действительно, прежде через книги открывался мир. Необычайно легкой, восприимчивой ко всему на свете становилась душа, любой мысли была готова ответствовать. Старец лишь омрачал это чувство, но победить не мог. Нынче же мир неожиданно открылся через рисунок. В размытых голубых чертах девушки-кошки прочитал Андрей будущее: будет боль, печаль, страдание, и… гипсово-ласковая стариковская улыбка почудилась: «Все едино суть. Все равно». Андрей закрыл глаза, приказывая умереть лживому книжному старцу. «Будет счастье! Счастье! Счастье! Вопреки тебе, лгуну!» — прокричал. Затряс головой, прогоняя наваждение.
Андрей и раньше рисовал. В детстве отец часто заставлял рисовать. Сажал рядом с собой на веранде, а на столе расставлял различные предметы. Когда Андрею хотелось рисовать — получалось хорошо, когда не хотелось — плохо. Рисовал впоследствии Андрей и без понуждений отца, однако никогда еще не рисовал с такой страстью.
За первой акварелью последовали другие. Андрей теперь рисовал как одержимый, отвлекаясь только на школу, стремительное приготовление уроков, ожидание Анюты у входа в парк. Однако несколько дней подряд Анюта возвращалась домой прежней дорогой…
