Не нравились Воронову участившиеся Пашины выпады. И без того ситуация напряженная, тут еще всевозрастающий риск ссоры.
— Во-первых, луна в последней четверти и всходит поздно. — Воронов прежде всего за точность. — Во-вторых, мысли у тебя, я бы сказал… Направленность… Мяса много ешь! — неожиданно заключил он. — Надо тебя на вегетарианскую диету перевести.
— То-о-о-очно! — развеселился Жора. — А то болтает, болтает. «Бесполезно играть на мандолине под ее окошком, хватай ее и уводи!» И вся недолга.
Воронов подивился такому знанию, но и уличил в неточности:
— Это сказано о судьбе. Впрочем, судьба женского рода.
— Наш Жорик, что касается судьбы и женщин, все насквозь знает! — вскричал Паша Кокарекин. — Восхищаюсь! Завидую. И признаю полное свое ничтожество, — с придурковатой настырностью трещит он. — Надо же, такое любвеобильное сердце: шустренькие лаборанточки сменяют эмэнэсок, в прошлом году после гор, сам похвалялся, коханочку из Днепродзержинска принайтовил, теперь ударница пищеблока… И на стеночку взираешь совершенно так же: пришел, увидел… как там дальше? Одно смущает. Не больно ли стремительно действуешь, Жоринька? Что-то все доказать стараешься. Убедить в чем-то. Кого? Нас? Или себя? Молчишь? Молчать, оно завсегда лучше, уборщица наша редакционная поучает. Станут ее жучить за нерасторопность — молчит. Рукописи переворошила, не найдешь, где начало, где конец, — молчит. Как видишь, мне ее уроки впрок не пошли. Ну да я что, мое дело телячье. Я всего лишь смотрю. Наблюдаю. А только со стороны мно-огое видно. Видно, например, что плевать тебе на всё, и вся, и всех. Стеночка тебе нужна. В данный конкретный момент очень. Больше любой женщины. Или ошибаюсь? Женщины, они, как явствует из твоих же просвещенных рассуждений, они взаимозаменяемы. Вроде тех перчаток, о которых в старой песенке поется. Или нет? А стена эта наша, гордость и краса здешних гор, сделаешь ее — и мастер спорта. Опять в яблочко? О деталях помалкиваю, но что крупный прокол в твоих делишках случился — это точно. Не скрежещи, не скрежещи там. Все равно ты у нас самый что ни на есть первый на «дерёвне».
И опять этим своим шутовским тоном, то ли вышучивая Бардошина, то ли горько подсмеиваясь над собой:
— «Хватай, говоришь, ее и уводи»? И-иех, кошечки вы мои, мышечки, мне бы так. Мне бы Жорикову лихость! Который год хвостом мету, а не смотрят на меня. Не хотят смотреть как на мужчину. «Паша, перестань изображать оперного героя», «Паша, веди себя прилично». Либо в петлю, либо на стеночку эту нашу… заодно с Жоркой! Что же до луны, — обернулся Паша Кокарекин к Воронову и пошел, полетел по новому кругу: — В Сочи, в смысле в Крыму, всегда луна. Какой же это Крым без луны, хотел бы я знать!
