А, да что о том, ушло. Ушло! Свободен… Другая теперь жизнь, у него. Иные заботы и — уверен — куда более важные, насущные в конечном итоге. Наверное, и в этой ипостаси для кого-то он жалок, смешон, но внутренне никогда не чувствовал так полно, что он при деле настоящем, необходимейшем, если на то пошло; пусть и неэффектном, карьеры, как тот же Воронов констатировал, не сделаешь, да только на Руси вечно выпестовывались, непонятно разве чьим усердием, люди, скажем так, странные, которые часто, сами того не ведая, выступали против своих же интересов, защищая бог весть какие такие идеалы. И как ни честили, ни истязали прежде всего свои, домашние, какие уничижительные наименования им ни выискивали, что ж, не в словах главное. Э-э, будет, не о том теперь думать надо. А о том, что — удивительное утро вокруг! Удивительной белизны горы и удивительно празднично это его чувство свободы. Недостижим!.. Хоть на какое-то время «жизни мышья беготня» осталась далеко внизу.
«Никто не может отнять у меня эти дни, — твердил, словно уговаривая себя, Сергей Невраев. — Дни честных, прямых усилий, дни, в которых нет, не должно быть места для интриг, подлости, гаденького мелкого недоброжелательства. Мы здесь надежнее, чем веревкой, связаны единым устремлением, целью, мечтой, если угодно. Чудесно — единение, хотя бы в горах…»
Жажда жизни кружит голову. Жажда огромных напряжений, жажда красоты. Да и как иначе? Взлеты скальных круч и обманчивая гладь сахарно сияющих на солнце фирновых полей, бездонные трещины ледника, гривы снега, настороженно повисшие над пропастями, — все суровое величие и мужественная серьезность гор, опасности, таящиеся в них, возвышают душу, будят то живое, горячее, что в состоянии противостоять им. Разве можно было бы находиться здесь, где подстерегает столько испытаний, можно ли, не чувствуя себя равным, нет — более сильным, чем пробудивший волю, и энергию, и сообразительность, и крутую силу противник — горы?
— Подтяни еще, — с заметной неохотой просит Жора Бардошин.
— Левее, левее, — подсказывает Сергей. — Теперь выше. Ногу выше. — И спустя немного: — Закрепился?
— Да…
— Можно идти?
— Погоди.
Сергей всматривается, подняв голову.
— Накинь веревку на уступ… Да нет, справа. — «Не видно ему, что ли? — недоумевает он. — Что-то с Жорой неладное творится. Невнимателен, заторможен, как подменили его».
— В порядке, Сергей. Иди.
— Давно бы! — дает волю своему недоумению Сергей. — А то спрашиваю: закрепился? «Да». А что «да»?
