Еще надо было написать загодя юбилярам поздравления. Прежде их сочиняла Ольга Ивановна, она умела делать это так чувствительно, что связисток прошибала слеза при чтении за юбилейным столом.
И нынче Тася Синицына с Анной Максимовной пошли к начальнику — просить его составить поздравления.
Переступив порог кабинета, они заметили, что Петр Васильевич сидит за столом, обхватив голову руками. Но, когда женщины вошли, он поднял свое печальное лицо.
Тася Синицына быстро изложила просьбу.
Петр Васильевич ответил не сразу, словно Тасины слова добредали до него издалека и еще полностью не добрели. Полагая, что Тася слишком бестолково трещит, Анна Максимовна обстоятельно, по второму разу, рассказала, какой будет общий порядок торжества.
— Позвольте, — сказал Петр Васильевич. — Как же это понимать? — Его лицо болезненно сморщилось. — Вы желаете служебное помещение занять под частную пирушку? Под бытовое пьянство?
Связистки растерялись.
Он продолжал тихим скорбным голосом:
— У меня здесь денежные суммы, документы, служебная корреспонденция, за все это я несу строжайшую материальную ответственность…
Первой опомнилась Синицына Тася:
— Товарищ начальник, при Ольге Ивановне мы всякий год чествовали…
— Ольга Ивановна мне не указ, — мягко возразил Петр Васильевич.
Тут вступила Анна Максимовна:
— У нас же деньги собраны, подарки куплены, объявлено людям… Как же теперь быть-то, Петр Васильевич?.. Срам!
Он прикрыл рукой глаза и, помолчав, произнес:
— Хорошо. Я подумаю.
Но связисты так и не узнали, что он надумал.
Назавтра начальник не вышел на работу. Не было его и на другой день. Не встречал его никто ни во дворе, ни в сельпо, ни на улице.
Паня позвонила в район, там он тоже не появлялся. Соседи не слышали из его комнаты ни звука. Домашний телефон Петра Васильевича не откликался на звонки.
К концу второго дня в отделении связи сильно обеспокоились: в банке следовало получить деньги, а чек не подписан начальником.
Отрядили к нему с чеком Паню Путятину.
Она сперва постучалась в его квартирную дверь — и раз, и другой, и третий, все громче и громче, — потом стала дергать за ручку.
Дверь не поддавалась.
Дима сбегал за топором, но Паня прогнала его прочь. Она потыкала ключами из своей связки в замочную скважину — один ключ подошел.
Начальник лежал на застеленной кровати поверх одеяла. В костюме, в галстуке, обутый.
Он был живой, не спал, смотрел в потолок.
Паня спросила:
— Вы болеете, Петр Васильевич?
Он не ответил.
