Выйдя из утробы метро на едва стемневшую улицу — фонари лишь начинали мерцать робким, пробным светом, — он не стал дожидаться автобуса, а пошел гуляющим шагом, пытаясь расположить толпу усталых, путаных и каких-то босых, не обутых в точные формулировки мыслей в стройную шеренгу.
В сущности, ничего особенного не произошло. Нечто подобное случалось уже не однажды — пора бы привыкнуть. Социология у нас не та наука, достижения которой встречают овациями и цветами.
Он взбадривал себя в такт шагам. Досада на бывшего однокашника редела. Умеренная честность, которую тот проявил, не столь уж повседневна: мог бы вообще не упреждать, а вот упредил. Мотивы, правда, не совсем чисты, но нельзя предъявлять к людям максималистские требования. Реальные жизненные обстоятельства многоцветны, но чаще — трехцветны, как сигналы светофора: зеленый, желтый, красный. Средний человек поступает согласно этим сигналам, винить его не в чем… Впрочем, все не так: нет в реальной действительности усредненного человека, он вычислен в статистике…
Ему стало вдруг лень прогнозировать, как сложатся дальнейшие обстоятельства. В последние годы они так причудливо видоизменялись, что порой неловко вспоминать, чему же он бывал свидетелем — даже не участником, а рядовым свидетелем; правда, иногда намеренно оставался свидетелем, не желая быть участником. Однако проходит время, — все более запутываясь, думал Владимир Сергеевич, — проходит время, и потомки уже не различают грани между двумя этими позициями: для потомков мы все участники. С нас спрос. А взять бы этого потомка за шиворот и сунуть, скажем, в мою науку конца сороковых — запищал бы потомок и тотчас превратился бы в предка, то есть в меня сегодняшнего…
Он думал так, приготавливая себя к тем поступкам, которые ему предстояло совершить, отстаивая свою нынешнюю работу. И его мысли шли вразнобой с его конечным решением — оно было волевым, противоречащим ходу рассуждений… Мое дело — работать. Исполнять свой долг в любых обстоятельствах. Банально? Ну и черт с ним, что банально. Зато честно.
«Зато честно!» — произнес Владимир Сергеевич вслух, не слыша своего голоса и не подавив в себе до конца своих усталых, надоевших сомнений.
Он с облегчением вошел в подъезд. Оставалось два марша лестницы до состояния желанного покоя.
Жена встретила его радостно.
Когда Владимир Сергеевич щелкнул входным замком, она мыла пол в коридоре; полоща в ведре тряпку, Наталья Михайловна подняла мокрое лицо и откинула со лба спутанные волосы.
