— Мама!
— Иди в дом, — сказала Настя.
Он спустился вниз по лесенке, засветил ручной фонарик.
— Ты не переживай, мама.
Увидев, что она вся мокрая, он снял с нее плащ, накрыл своим ватником, вытер сеном ее ноги, скинул с себя сапоги и обул ее.
— Я грозы не боюсь, — сказал Петя слишком веселым голосом. — Мне тут хорошо, лежу на сене, рассуждаю сам с собой…
Сквозь щели метнулся неживой свет молнии, зарычал, приближаясь, гром и лопнул над самой крышей. Настя заплакала.
— Пока росли маленькие, все были мои, а сейчас, чем старше, тем от меня дальше… Иди в дом, заколеешь здесь.
— Не пойду, — сказал Петя. — Мне отца совестно.
— А меня не совестно?
— Так ты ж мама.
— Ну и где теперь жить будешь? — спросила Настя.
— Есть один человек, — сказал Петя. — У нас с ней давно было, еще когда я неженатый ходил.
— Что ж ты на ней-то не женился?
— Дурак был. Не понимал себя… А тут Ирка после армии подвернулась. Я в нее вроде влюбился, а она меня за человека не держала. И подали мы сейчас на развод.
— Обое подали? — спросила Настя.
— Ясное дело, обое, — соврал Петя для собственной бодрости и чтоб не огорчать мать. — Все по-хорошему, ты не думай. Дом — Ирке. «Запорожец» — мне. По оценке выходит так на так.
Торопливо рассказывая матери, желая утешить ее, он и сам убеждал себя, как все просто и складно у него получилось — никто не в обиде, — хотя на самом деле, лежа сейчас на сене без сна, он клял свой характер за унижение, робел, не выкинет ли какую штуку Ирка на суде, да и вся его будущая жизнь представлялась ему полосатой.
А Насте была неясна жизнь сыновей, они сохранились в ее упрямой материнской памяти мальчиками, и никак было не увязать этих мальчиков с теми взрослыми мужчинами, которые продолжали быть ее сыновьями, но их слова и поступки были чужими для нее. Они уже не нуждались в ее заботе, а сердце Насти все еще источало эту лишнюю заботу, словно в ее груди копилось молоко, но кормить им было уже некого.
Гроза выдалась быстрой — буйно погостив над кордоном, она переползла на залив, оттуда доносился ее разбойничий прощальный свист.
Петя проводил мать до крыльца, хотел даже перенести ее на руках через лужи, но она не далась.
Окно кухни светилось. За столом сидел в исподнем Антон, смотрел старую газету.
Настя вошла, скинула ватник.
— На свиданье бегала? — спросил Антон.
— А с кем ему поговорить, как не с нами? — сказала Настя.
— Я к ихним делам не касаюсь, — сказал Антон. — И ты не встревай.
Он снял с нее сапоги, погасил свет. Настя легла, а Антон еще подымил в открытую печную дверцу.
