Со временем Владимир Сергеевич наловчился вызывать в себе ночами подобное состояние ревизии своих реальных жизненных поступков; вернее, не вызывать — этого он не умел, — а продлевать его, то есть, проснувшись по какой-то причине, он исхитрялся вгонять себя в продолжение сюжета, досадно прерванного просыпанием. И не только обнаженного сюжета, но и мыслей, своих рассуждений. Узлы житейских проблем, туго закрученные днем, ночью, в полусне, с легкостью распутывались. Бывало и наоборот — именно ночью настигала его и вспухала перед ним безысходная невозможность решить то, от чего он с легкостью отпуливался днем.
Во всяком случае, как, пожалуй, у каждого пожилого человека, ночь приобретала для Владимира Сергеевича все большее значение: все реже бывая отдыхом, она загружалась против его воли работой памяти, рассудка и сердца.
Сейчас уже пора было подниматься с дивана, пора было выводить пса на утреннюю прогулку — это входило в обязанности Владимира Сергеевича перед его уходом на службу, — однако подыматься не хотелось: он еще не успел ответить своей матери, она привиделась ему под утро, освободив от каких-то гнетущих служебных обид, терзавших его почти до рассвета.
Он очень обрадовался свиданию с ней, нежность заполнила его душу.
Появилась она тихо и скромно, без всякого предметного фона — только ее лицо, большое, огромное, во весь экран его памяти.
Она сказала:
— Ты не бережешь себя, Вова. Собаку должен выводить по утрам Боря.
— Но он не делает этого, мама.
— А ты попроси его.
— Сто раз просил. И я, и Наталья.
— Ну, тогда вели ему.
— Это бесполезно, мама.
— Не понимаю, — сказала мама. — Ведь он же очень хороший ребенок, ведь я же помню. Может, он тяжело болел?
— Да нет, совершенно здоровый парень. Занимается йогой.
— Чем?
— Йогой.
— Скажи погромче. Я стала плохо слышать.
— Есть такое индийское учение, мама. Называется — йога. Сути его я и сам не понимаю. Кажется, самопознание и самоусовершенствование. Борька бегает на какие-то ихние семинары, а дома по утрам стоит на голове. По полчаса стоит.
— Бедный мальчик, — сказала мама. — Это же очень вредно.
— Мама, — сказал Владимир Сергеевич, — прости меня.
— За что, Вова?
— Я еще не поставил памятника тебе. И редко бываю на кладбище. С памятником получилась какая-то ерунда: еще три года назад я дал деньги этим прохиндеям из конторы, они там все мухлюют, их в прошлом году посадили, но у меня есть квитанция, я написал жалобу в похоронный трест…
