Сын потянулся за молотком.
В ворота влетела вдова Татьяха. На секунду остолбенела, словно и ее по голове шаркнули, опомнилась и выскочила на улицу:
— Кар-раул!.. Уби-или!..
Убийца опомнился. Бессознательно поднял молоток, сунул его в дрова черенком вперед и оглянулся, только не на отца. Татьяха кричала. Пошатываясь, подошел Николай к скамейке, сел на нее и закурил.
Сбегался народ…
X.
Бабы сбежались раньше всех, и кучей сбились у ворот. Заглядывали во двор, ахали, вздыхали, плакали, а войти боялись.
— Укокошил сынок отца…
— Гляди-ка… Ему хоть бы что! Сидит да покуривает, ровно и дело сделал.
— Нечто ему! Тепереча он всему наследник.
— Неуж ему, бабы, ничего не будет?
— Кто е знает!.. Нонче какие суды-то? Подержат и выпустят.
— Лежит Степан Митрич! Отработал свой век, будет… Жить бы да жить ему, какой еще здоровяк-от был, а тут… Спаси и сохрани, господи, от такого сынка.
— Гляй, гляй, баушка-то Наталья тут же валяется…
— Помочь бы? Может, живы?..
— Подступиться, милая, боязно… Вон сынок-от сидит, зверь-зверем. Ему что, ухайдакает кстатьё, и все тут.
— Мужики бегут!
Бежал председатель бедноты, на бегу натягивал рваную шубу. Один рукав болтался сзади, и попасть в него он никак не мог. С другого конца трусил председатель совета. Григорий с сыновьями подоспели первыми.
Бежали со всех сторон, еще пьяные, всклокоченные, с вытаращенными глазами. Столпились у ворот.
Оба председателя начали распоряжаться:
— Заходи во двор, ребята, вяжи подлеца!.. Неча зря гляделки-то пялить, улизнет, — отвечать придется! Входи, всех-то не осилит… Ну, чего мнетесь?
Мужики потоптались, переглянулись, в ворота посмотрели. Николай сидел себе на скамье и словно бы дремал. Во рту его торчала потухшая папироса.
— Ишь, стерва, притворяется…
— Входи, граждане, не бойся!
— Ловки больно распоряжаться-то! Шли бы сами…
…Пока вязали Николая, бабы суетились около стариков. Татьяха примчалась с ведром холодной воды и принялась обмывать Степану Митричу голову.
Наталья очнулась. Тупо обвела всех глазами, вспомнила что-то и сразу вскочила на ноги. Взгляд ее упал на лужу крови.
— А-ах! не своим голосом крикнула старуха, рухнула мешком на землю и забилась.
— Унесите ее, бабы! Пусть хоть не видит…
Наталью унесли.
Степан Митрич от холодной воды застонал.
— Батюшки, он еще жив… Ну, и здоров же!
— Гляди-ка, гляди, как искромсал всю голову!
Кровь понемногу отмывалась. Меж клочьев слипшихся волос зияли темные провалы внутрь черепа, сочилась темно-красная жидкость, смешанная с серой массой, и медленно расползалась по мокрому лицу.
