Всего лишь десять оборотней против целой армии, которая «чудесным» образом смогла просочиться на их собственную территорию. Надо было вырезать весь Совет в первый же день, когда они выбрали его, но Маркус не позволил. И теперь он бессильно наблюдал за тем, как его братья и их дети, которых он помог вырастить, умирали один за другим. Мучительно, долго, харкая отравленной кровью, но даже так они умирали в бою, как истинные сыны его клана.
Лес снова вздрогнул, испуская очередной стон и треск разрывающихся деревьев с запахом обожженной земли. Дикие вопли не переставали разрывать воздух, и теперь к ним то и дело присоединялось рычание взбешенного зверя. Необузданного, дикого и отчаянного. В самом сердце леса сейчас шел бой. Последний оставшийся в живых черный зверь продолжал драться и рвать хладных, как тряпочных кукол. Весь измазанный в крови, с вздыбленной на загривке шерстью, порванной туникой и многочисленными ранами, Кай уже мало обращал внимание на яд, медленно проникающий в тело. А его сейчас было слишком много. Три стрелы, торчащие из-под лопатки, одна на бедре и еще одна под ребром. Рваный порез от мечей и искалеченная Черным Огнем[7] правая часть морды. Но, несмотря на это, он будет стоять и дальше. До тех пор пока бьется сердце, пока по жилам течет огненная кровь и пока на заре не закроются его глаза…
* * *
Закат давно уже перетек в прохладную ночь. Ветер невесомо колышет порванные занавески. Он свободно проникает через распахнутое окно и гуляет в освещенной только огнем очага комнате. Это единственный мало-мальски целый дом во всей деревушке, которую бросили спешно сбежавшие от волков люди.
Маркус лежит на разворошенной постели и, не моргая, смотрит на почерневший от копоти потолок. Мыслей нет, только воспоминания о темноволосой хладной. Ее лицо стоит перед глазами, а голос ввинчивается в уши. Она осталась там, среди своих воинов, где ей самое место, а он здесь, на своем месте. Только надолго ли? Ведь слушок о том, что он закрыл собой вампира, скоро всю стаю обойдет. И то, что она держала его на руках и пыталась вылечить, — тоже. Глупо… Столько скрывать, чтобы вот так просто попасться. Удивительно, что его вообще не бросили там умирать, а увели и заботились с таким рвением. Только в глаза старый Сагул старался не смотреть, когда перевязывал рану. Да и плевать. Он все равно устал уже притворяться.
Бессильно закрыв глаза, Маркус пытается отрешиться от всего, но не получается. Диана… Она везде… Ее шепот в ветре, ее запах все еще щекочет нос, а в ушах — биение ее сердца. Это наваждение не отпускает его ни на минуту. Оно становится только сильней. Он настолько уходит в сладкий дурман, что совершенно не обращает внимания на тяжелый скрип двери. А зря, потому что на пороге стоит она.
