Соломоша, ясное дело, струсил. Но почему? Объяснений тут существовало как минимум два.
Первое: Тофик и его кареглазая компания, изменив цвет радужной оболочки на ясно-голубой, могла выставить нам громадную неустойку за контрабанду, заявив, что во всем виноваты мы и только мы.
Подобное обвинение, не учитывавшее загадочных манипуляций Аслана с бензобаками, отличалось изрядной натяжкой, однако в теории не исключалось, а мой позорно бежавший партнер к тому же ни о каком Аслане не ведал.
Вариант номер два: Соломошу могли взять за хобот гэбэшники. Раньше, может, он и поюливал с ними — застойно-благодушными, а сейчас, благодаря инциденту с контрабандой, те запросто могли пойти на шантаж, потребовав от него каких-либо конкретных услуг.
В этом случае, надо полагать, Соломоша выразил согласие и — свинтил на свою виллу, сочиняя по дороге текст предназначенной для ФБР повинной.
Вот версии. Лежащие на поверхности. Впрочем, есть и еще одна: усталость от безрезультатности дел за последний год, от серой и опасной российской жизни, от череды больших и малых неудач…
Ну а лукавство господина Спектора, связанное с продажей офиса, хотя и вызывало у меня досаду, в целом воспринималось мною снисходительно: не компенсировать утрату отданных Фире денег этот персонаж из уже прошлой — с сегодняшнего дня — жизни, конечно же, не мог. И обвинять тут следовало не столько Соломошу, сколько его органические рефлексы. Ну а рефлекс — чего с взять, с рефлекса?
Я вошел в квартиру, услышав знакомый гуд токарного станка: папаня занимался трудами праведными.
Выйдя на пенсию, он установил на лоджии двойные рамы, соорудил стены из пенопластовых блоков, обшив их лакированной вагонкой, затем вывел в образовавшуюся комнатку дополнительную батарею и устроил себе теплую комфортабельную мастерскую с точилом, миниатюрными токарным и фрезерным станками, инструментальным стеллажом и кучей разнообразных слесарных приспособлений.
Из мастерской папаня не вылезал, ваяя в ней ружья и пистолеты для подводной охоты, которой, несмотря на преклонный возраст, до сих пор увлекался, выезжая совместно со мной на заповедные речки и озера, затерявшиеся в глубинах не граничащих с Московской областью регионов.
Ружья, каждое из которых обладало мощнейшими боевыми характеристиками, успешно продавались специалистам, и папа, как; правило, оставлял в личном арсенале два своих последних наилучших шедевра, но и они вскоре покидали дом, смененные последующими новинками, демонстрирующими, что принцип «нет пределов совершенству» — в данном случае абсолютно справедлив.
