Столов было несколько, для важных купцов и воинов – повыше и даже покрытых чем-то вроде скатерти, для остальных – пониже, без всяких украшений; женщины, жены уважаемых людей, с ними Улада, сели за отдельным столом. Простой люд и челядь ели на улице.
Даниле такой обычай не нравился, хотелось вкушать яства, и чтобы рядом была любимая девушка, которую можно приобнять при случае, чтобы два удовольствия сразу. Ну и похвастаться, конечно, не без этого, на взгляд Молодцова, его невеста была самая красивая из всех местных дам и одета не хуже.
С другой стороны, их ватагу усадили вперемешку с другими обережниками напротив, и когда был произнесен первый тост и все отдали положенную долю богам, гости начали безудержный процесс поглощения пищи. У Данилы из-под руки вырвали сочный расстегай, здоровенный детина рядом лил в набитый рот брагу прямо из кувшина, так что напиток стекал двумя ручьями по бороде.
Нет, все-таки обычаи здесь придуманы не просто так. Уладе явно было не место в такой компании.
А вот Путята среди своих коллег по опасному ремеслу смотрелся как надо: шапка, настоящая папаха, кафтан, гривна золотая. Только наниматель Данилы явно мучился похмельем и на еду практически не налегал. Данила же после ночных разговоров был голоден как волк, поэтому, беря пример с окружающих, не чинясь, он схватил со стола круглый хлеб размером с широкое блюдце, откусил, а это оказался пирог с мясом и луком. Запил все это из кувшина перестоявшим морсом, ну или недостоявшейся брагой, и сразу потянулся к горшку, доверху набитому яйцами.
Большинство гостей усиленно работали челюстями, перемалывая дармовое угощение. Где-то в углу что-то забренькало, затренькало, наверное, что-то вроде музыкального сопровождения, но публика им сегодня попалась неблагодарная, да и талант артистов не впечатлял.
На столах время от времени меняли блюда, которые довольно быстро пустели, но щедрость хозяев все-таки уверенно побеждала голод гостей, и вскоре пир начал переходить из стадии «схватить что-нибудь и сожрать» в «а неплохо что-нибудь спеть».
Данила напиться здешней сладковатой брагой мог с трудом, поэтому продолжал налегать на еду, местные песни и былины он все равно запомнить не мог. Это вон Шибрида запросто мог выдать рифмованную сагу из десятков строф на другом языке. Да еще прочитать ее красиво или спеть, так что, даже не поняв смысла, до души проберет.
Этот варяг как раз и подошел к Молодцову, когда тот, перегнувшись через стол, отпиливал внушительный кусок от груди гуся.
