— Да, разумеется, очень трудно. Но будет непростительной ошибкой, если они узнают историю Франции. Революция научила нас быть несправедливыми.
И этот болван, этот ефрейтор, управлявший провинцией с населением в девятьсот тысяч душ, на которую распространил почти диктаторскую власть, был моим единственным воспитателем до шестнадцати лет. Я знал, что постоянно — каждую секунду, каждое мгновение — нахожусь под его неусыпным надзором. Я жил в постоянном ожидании его смерти. Моей самой заветной мечтой к пятнадцати годам стало желание, чтобы моего отца убил наконец один из отчаявшихся туземцев. Оно, это желание, единственное, что давало мне возможность жить, походило на то особое головокружение, которое порой вызывает вид острого ножа, лежащего на кухонном столе. Я страстно желал схватить его и спрятаться в кустах в ожидании отца, который пройдет мимо инспектировать уши своего персонала.
Однако во Флоренции во время жуткой жары передо мной не промелькнуло никаких воспоминаний о детских мечтах.
Сидя целыми днями в кафе, я думал о ней, о той, с которой был заперт в этом городе. Я ждал ее целыми часами, как безумно влюбленный.
Один ее вид переполнял меня отвращением, оправдывая все мои ожидания. Она не только составляла предмет моего несчастья, но и олицетворяла его, являясь совершенным образом, его отпечатком. Ее улыбка, походка, платье — все в ней заставляло торжествовать мои прошлые сомнения. Я наконец хорошо понял это.
Она никогда не хваталась за карабин, не инспектировала ничьих ушей, но это не имело для меня значения. Она ела свой легкий завтрак, окуная булочку в кофе с молоком,— и одного этого было достаточно. Я кричал, чтобы она прекратила. Она, удивившись, переставала окунать булочку в чашку; я сразу же извинялся, впрочем, она ни на чем не настаивала. Она была очень маленькой — и этого было достаточно. Она носила платье, была женщиной — и этого было достаточно. Ее самые простые жесты, самые безобидные слова буквально переворачивали меня. И когда она вежливо просила меня передать ей соль, меня прямо-таки ослеплял головокружительный смысл этих слов. За последние пять дней ничто в ней не укрылось от моего внимания. В общем, я подвел итог. Эти пять дней означали для меня больше, чем предыдущие два года.
Я открыл для себя многое. Рядом со мной никого нет, кроме нее, этой женщины, с которой я живу но которая совсем не нужна мне. Она — существо другого, особого, прямо противоположного мне типа. Ее неистощимый оптимизм вконец истощил меня. Люди этого типа, как правило, отличаются превосходным здоровьем, их невозможно вывести из равновесия, они обладают неукротимой энергией. Они падки на людей. Они их любят. Люди — главный объект их внимания. Говорят, что за очень короткое время некоторые виды красных муравьев, кажется, из Мексики, обгладывают трупы до костей. У нее привлекательная внешность и зубы ребенка. Она мой муравей уже в течение двух лет. Все это время стирала мое белье, занималась другими мелкими делами с большой тщательностью. У нее и хрупкость муравья, которого ничего не стоит раздавить двумя пальцами. Она всегда рядом со мной, как особый экземпляр муравья. Ее оптимизма хватило бы на всех самых мрачных, терпения — на всех самых лживых, ее удушающих объятий — на самых отвратительных. До последнего вашего вздоха она будет накачивать вас насосом своего оптимизма. И я живу с ней уже два года.
