— Пока еще никто не сумел их обнаружить.
— Пока еще никто не располагал содействием напарника. Мы соберем информацию. Мы это сделаем.
Он перестал бездумно шаркать на санобработку и обратно. Он ощупывал коридорные стены, отмечал расположение дверей, текстуру поверхностей, подсчитывал, вслушивался, строил гипотезы и составлял отчеты. Он запоминал и рассказывал Джиз каждый шаг по дороге на санобработку. Вопросы, которые он задавал другим в душе и на вошебойках, теперь обрели цель: Фойл и Джизбелла сообща строили карту Гуфр-Мартеля и его системы безопасности.
Однажды утром, после возвращения с вошебойки, ему преградили путь на пороге камеры.
— Не останавливайся, Фойл.
— Это же Север-111. Я знаю, где надо остановиться.
— Продолжай идти.
— Но… — Его охватил ужас. — Меня переводят?
— К тебе посетитель.
Он прошел до конца северного коридора. Там этот коридор соединялся с тремя остальными, образовавшими исполинскую крестообразную структуру госпиталя. В перекрестье находились административные офисы, мастерские, клиники и энергостанции. Фойла впихнули в тесную каморку. Там было почти так же темно, как в его собственной камере. Дверь закрылась. Он различил во мраке чей-то силуэт. Не более чем призрак — с размытым телом и черепом вместо головы. Два черных диска на месте глаз, может быть, инфракрасные наглазники.
— Доброе утро, — молвил Сол Дагенхэм.
— Ты?! — вырвалось у Фойла.
— Я. У нас пять минут. Вон стул. Садись.
Фойл нашарил стул и медленно опустился на него.
— Ты как? — спросил Дагенхэм.
— Чего тебе нужно, Дагенхэм?
— А ты изменился, — сухо констатировал Дагенхэм. — В последний раз, как мы беседовали, твое участие в диалоге свелось исключительно к Пошел к черту.
— Пошел к черту, Дагенхэм, если тебе так легче.
— Твое мышление изменилось, твоя речь стала богаче, — пробормотал Дагенхэм. — Ты изменился чертовски быстро и чертовски разительно, и мне это чертовски подозрительно. Что они с тобой тут делают?
— Я записался в ночную школу.
— Ты провел в ней десять месяцев.
— Десять месяцев! — воскликнул Фойл. — Так долго?
— Десять месяцев без света и звука. Десять месяцев в одиночном заключении. Ты должен был сломаться.
— Ну, я и сломался, чо.
— Ты тут должен бы ползать у меня под ногами и стонать. Я был прав. Ты необычайный человек. С такой скоростью дело не пойдет. Мы не можем больше ждать. У меня новое предложение.
— Озвучь его.
— Десять процентов от сокровища «Кочевника». Два миллиона.
— Два миллиона! — поразился Фойл. — Что ж ты сразу не предложил?
