Сейчас вести ее на двор
И барина просить обедать!
Да жив ли он?.. Беги проведать!
Скорей, скорей!.. —
бухнула нарезанную картошку вместо супа в кисель, варившийся для детей.
Начинала она с номеров в смешанных концертах, метраж двенадцать — пятнадцать минут, через два года ей дали отделение — пятьдесят минут, а еще через три года — вечеровую программу.
Какая у нее была творческая жадность! Перечитывала классиков, кидалась на свежие журналы, новые книги. Выискивала, копила, монтировала, вынашивала. Сдавала в год три-четыре программы, и каждую на обсуждениях отмечали как безусловное движение вперед. Ей дали высшую ставку, свою афишу, она ездила по всей стране с сольными концертами, ее прекрасно принимала любая публика.
Когда она, высокая, легкая, с сияющими глазами, стремительно выходила на сцену, то вносила такой заряд нервной энергии, что одно ее появление вызывало аплодисменты. Она стояла не кланяясь, собранная, сосредоточенная, боясь нарушить счастливое состояние взволнованной приподнятости. Едва дождавшись конца аплодисментов, она так же стремительно начинала читать. У нее был большой, гибкий голос, безупречная дикция, быстрая эмоциональная возбудимость и та притягательная сила, заразительность, которую обычно называют обаянием. И почти всегда сразу возникала драгоценная связь со зрительным залом, устанавливалась живая, чуткая тишина, которая дороже любых изъявлений восторга.
Она любила ездить. Ей нравилось бродить по улицам незнакомого города, всматриваясь в его лицо, стараясь почувствовать уклад жизни, казалось бы, всюду одинаковый, но и чем-то несхожий, встречая единственно роднящее ее с любым городом: свои афиши с фотографией в левом, верхнем углу.
Любила казенный уют гостиничных номеров, ресторанную еду, всю эту лишенную семейного быта жизнь, подчиненную главному — ее работе. Любила, вернувшись после концерта в гостиницу, чувствуя усталость хорошо поработавшего человека, звонить домой и сквозь помехи и треск, через тысячи километров узнавать маленькие домашние новости: у Тани пятерка за сочинение, отпущенный погулять Петька где-то застрял и мама уже хотела звонить в милицию, а бульон, оставленный ею, почему-то скис. Со смехом отвечать, что нет, она не простудилась, не отравилась и завтра едет поездом, только поездом, — бедная мама так боялась самолетов.
Самолеты, поезда, машины! И люди, люди, мелькавшие на ее путях-дорогах. Случайные попутчики. Короткие встречи, приоткрывавшие ей сотни чужих жизней.
