— Куда? — спросил Кирилл.
— Есть такая книжка — «Три толстяка».
— Ну да…не знал.
В соседней комнате звенели котлами и мисками поварята. Один из них принес тупые ножи.
— Зачем я спросил про это проклятое ЧК? — заныл Дылдин.
— Любопытство наказуемо, — рассмеялся Кирилл, усаживаясь на табурет.
— А ты зачем вызвался?
— По долгу дружбы, Дылдин. Понимаешь?
— Нет.
— Объяснять не буду. Присаживайся Дылдин, бери ножик, картошку и поехали.
Мы расселись на табуретах и принялись освобождать картофель от мундиров. «Освобожденный» картофель исчезал с бульканьем в ванной.
— Если картофель рубить квадратиками, меньше времени уходит на чистку, — поделился опытом Гнеденок.
— Так от картошки ничего не остается. Если твои художества увидит Сырбу, он тебя съест, — сказал Губа.
— Не переварит, — хмыкнул Кирилл. — Редкий страус добежит до середины Днепра.
— Кирилл, а где ты работал? — спросил я.
— В ремонтном — маляром.
— А я думал, что где-нибудь в средствах массовой информации.
— Почему?
— Балаболишь смешно и непрерывно.
Кирилл покраснел.
— Насчет непрерывности обижаешь. Кстати, у меня девушка на радиоточке работает. Я ей помогал иногда делать музыкальные и юмористические передачи.
— У тебя есть талант, — заметил Димка.
— Неужто?
— И я чую, — подтвердил Сергей.
Мы рассмеялись. Мешки потихоньку пустели. Ванна наполнялась картофелем. В дверной проем втиснулось лицо Сырбу.
— Кто Клоун?
— Клон, — поправил я, стискивая зубы и чувствуя в желудке неприятный холодок.
— Клон.
Я поднялся.
— Выйди на минуту, к тебе пришли, — лицо Сырбу ничего не выражало.
Я метнул нож в кучу кожуры. Встали с табуретов Хвалей, Гнеденок и Губов. Дылдин недоуменно смотрел снизу вверх. Я улыбнулся.
— Ребята, спасибо, с Аникиным я разберусь сам.
— Уверен, что он пришел не один. — Сказал Димка.
— Все равно, — пожал плечами. — Скоро приду, не вмешивайтесь. — Я быстро вышел из комнаты.
— Мы будем ооновскими наблюдателями! — выкрикнул в спину Гнеденок.
В обеденном зале ожидали: торжествующе улыбающийся Аникин и его два подельщика из соседней роты. Вот уроды…И без Губы можно было догадаться, что он придет не один…Начала закипать злость, такая же, которая часто вспыхивала во времена «обезьяньих» годов, когда казалось, что против меня весь мир и так хотелось восстановить обиженную справедливость.
— Что, Клоун, поговорим?
— Придется, у тебя плохая память на фамилии, — как можно небрежнее ответил я.
Старшина перестал улыбаться, понял, что запугать не получится.
