— Прекращай, борзеть боец, — подал голос рябой ефрейтор.
— Во-во, — поддержал второй: широкоскулый, с развитыми надбровными дугами, так что глаза смотрели на мир из темноты. Он и говорил одними междометьями.
Троица медленно двинулась навстречу. Ну, что ж, как говорили в «обезьяннике»: в драке нет правил, при явном преимуществе соперника используй всё, что есть под руками.
— Кии-иййяяя!!! — завизжал я, вызывая оторопь у наступающих и поднял скамью, на которой сидели во время обеда.
— Я воспитывался у шаолинских монахов! У меня тридцать четыре черных пояса и пять в золотую крапинку! — выкрикнул я, широко размахиваясь.
Аникин первым не выдержал психической атаки. С криком: «Наших бьют!», — понесся к выходу.
Его нукеры замешкались и скамейка обрушилась на них сбивая, как кегли, на пол.
— Ты, чё?! Обалдел?! Больно!
— Во-во!
Я вновь замахнулся:
— Повторить?
— Нет.
— Во-во.
— Что?
— Нет!!! — проорал автор междометий.
Скамейка упала рядом с лежащими, согласно поговорки таких не бьют. Приседая, не сводя с меня глаз, два товарища попятились к выходу.
— Круто, — сказал Сырбу, показавшись в окошке хлеборезной, запихивая в рот бутерброд, кажется на нем было больше масла чем хлеба.
— Полная виктория, — объявил ооновский наблюдатель Гнеденок. Хвалей показал два пальца в форме «V».
В ту ночь приснилась красная тачанка-растовчанка.
Урок труда, на заготовку — обрезок трубы, надо было нанести резьбу в три четверти дюйма, после чего отрезать участок с резьбой с помощью электропилы. Резьбу я нанес, а вот пилу заклинило и лезвие взвизгнув сломалось. Один обломок с силой ударил в защитный экран из стальной сетки. Рубцов, учитель труда, ветеран афганской войны, с широким лиловым шрамом, делившим узкий лоб на две половины, завис надо мной.
— Ты, что, сволота, инструмент портишь? — сильные руки подняли меня и как пушинку швырнули на стену. Больно ударившись, я не выдержал, вскрикнул и сполз на пол. В мастерской установилась напряженная тишина, только в одном из углов негромко шелестел электронаждак.
Рубцов легко выходил из себя. На войне его здорово контузило и время от времени клинило до полного срыва башни, когда он не мог себя контролировать. На совести учителя труда был погибший малыш. После разбирательства за закрытыми дверями, комиссия заключила: «из-за неосторожного обращения с фрезерным станком». Трое учеников, по его вине, стали калеками.
Лицо Рубцова побагровело, а шрам налился огнем, как пиявка кровью и задергался в нервном тике.
