— А мы в каком? — удивился Гнеденок.
— В потустороннем.
Окна противоположной стороны показывали такую же казарму, заселенную старослужащими. В стороне, к небу вытянуло щупальце черная труба котельной. Рядом, блестели на солнце пленки парников — наше подсобное, витаминное хозяйство.
В поле видимости не попадали: футбольное поле, спортивный городок, ворота контрольно-пропускного пункта, столовая, клуб и боксы с машинами; огороженная железной сеткой офицерская зона, состоящая из: трехэтажного общежития, маленького магазинчика и детской площадки, на которой никогда не было видно детей. Проход в офицерскую зону, солдату строго заказан — в магазинчике можно купить не только печенье и варенье, но и кое-что покрепче. Часть окружал, как упоминалось, высокий забор с колючей проволокой — надежная граница от реального мира, по Хвалею. Реальный мир скрывался за дремучим еловым лесом, по тропам которого бегали медведи-оборотни, зайцы, колобки и бесстрашные старослужащие — в ближайшую деревню за самогоном.
— Рота, подъем! — прогремел Маркулис, поднимаясь из-за стола и поправляя на животе болтающуюся бляху. — Строиться. — Завтрак закончился.
Курсанты выбежали на посторонние.
— Чуяло сердце — не наемся, — проныл за спиной Губа.
— Тут тебе не там, а там, не как здесь, — ответил я. Выражение Оганесяна стало крылатым и любимым народными массами.
Рота построилась напротив столовой, шумно двигала носами, стараясь определить, что приготовят на обед. Я доверял мнению Губы.
— Серега, сегодня перловка или муравьиные яйца (так Кирилл прозвал рис)?
— Нет, сегодня пюре и котлеты.
— Врешь, — Гнеденок недоверчиво покосился на Губу.
— Чувства меня не обманывают, — обиделся Сергей. — Я всегда знал, когда можно выходить на улицу, а когда нет.
— Не понял?
— Наша квартира находится в микрорайоне химиков, сам знаешь, там каждый месяц аварии или утечки всякой дряни в виде соединений хрома, натрия, цинка, никеля и прочих гальванических.
— И поэтому ты такой чувствительный? — спросил я.
— Не знаю, как у нас говорят: всяко разно — это не заразно.
— Разговорчики! Вот, что обормоты, — Маркулис улыбаясь, оглядел строй.
— Кто скажет, какое сегодня число?
— Пятница, тринадцатое, — отозвался Рыжков.
— Что это означает?
— Что-то нехорошее, — пробормотал Гнеденок.
Все рассмеялись.
— Отставить смех! Это означает, что прошел месяц.
— Всего месяц, — разочарованно протянул Димка, — я думал что жизнь.
— Осталось двадцать три жизни, — добавил я.
