– Бивенс. Я с ним близко знаком. С тысяча девятьсот семьдесят пятого по тысяча девятьсот семьдесят девятый. Блестящий малый. Получил «отлично» по латыни. Изучал медицину в Дареме.
– Верно, – сказал он, вложив в эти два слога бездну неодобрения. – Он говорит, что уже давно беспокоится о вас.
– В самом деле?
– Да.
Черт побери! Вот что получается, когда даешь мальчикам классическое образование. Они обращают его против вас, поросята этакие, и не успеваете вы понять, что к чему, как уже сидите на обезжиренной диете, одеты в тренировочные штаны и подбираете себе богадельню.
– Тогда не томите. Что этот маленький выскочка рекомендует на сей раз? Горячий эль? Магнетизм? Пиявки? Я помню, как он сидел у меня в классе – такой маленький, кругленький, вечно с ним что-то случалось. А теперь он указывает мне, что делать?
– Он вас очень любит, мистер Честли.
Ну вот, начинается, подумал я.
– Ведь вам шестьдесят пять…
– Шестьдесят четыре. У меня день рождения пятого ноября. В Ночь костров.[37]
Он покачал головой, отмахиваясь от Ночи костров.
– И вы полагаете, что можно навсегда сохранить ваш образ жизни…
– А какой у меня выбор? Согласиться на участь прикованного Прометея?
Доктор вздохнул.
– Я уверен, что такой образованный человек воспримет пенсию и как награду, и как стимул. Нашли бы себе хобби…
Хобби! Еще чего!
– Я не собираюсь на пенсию.
– Будьте же благоразумны, мистер Честли…
Моя жизнь уже тридцать лет заключена в «Сент-Освальде». А что еще есть? Я сел на своей кровати-каталке и спустил ноги вниз.
– Я чувствую себя прекрасно.
Четверг, 30 сентября
Бедный старый Честли. Знаете, мне захотелось поехать навестить его после уроков, и обнаружилось, что он уже выписался из кардиологического отделения, к неудовольствию врачей. Но его адрес есть в сент-освальдском справочнике, и я отправляюсь к нему, прихватив комнатный цветок в маленьком горшке, купленный в больничном киоске.
Никогда не приходилось видеть его вне школы. Старик, со стариковской белой щетиной под подбородком и старчески костлявыми белыми ногами в стоптанных кожаных шлепанцах. Он почти растрогался, увидев меня.
– Напрасно вы беспокоились, – заявляет он. – Утром я снова буду в школе.
– Правда? Так быстро?
За такое я почти люблю его, но и тревожусь. Мне слишком нравится наша игра, чтобы дать ему из нее выйти из-за каких-то дурацких принципов.
– Может, стоит передохнуть несколько дней?
– Даже не начинайте, – протестует он. – Мне этого с лихвой хватило в больнице. Найдите себе какое-нибудь хобби, сказал доктор, что-нибудь спокойное, чучела или макраме… Боги, да почему сразу не дать чашу с цикутой и не покончить со всем этим?
