Сторонники этического антинатализма апеллируют к моральной стороне вопроса. Тот же Шопенгауэр утверждал, что ценность жизни, в конечном счете, отрицательна, потому что любые положительные переживания всегда будут перевешены страданием, так как оно является более сильным переживанием. Весьма скептически философ относился к стремлению культуры романтизировать размножение под видом «любви». Цитируем его «Метафизику половой любви»:
«Всякая влюбленность, каким бы эфирным созданием она ни представала, коренится всецело в половом влечении, да и сама она есть лишь точнее определенное половое влечение, специфицированное, индивидуализированное (в самом точном смысле этого слова). И если, памятуя об этом, взглянуть теперь на важность той роли, которую играет половая любовь, во всех ее оттенках и нюансах, не только в романах, но и в действительной жизни, где она является могущественнейшим и активнейшим из всех мотивов, кроме разве любви к жизни, – где она владеет половиной сил и помыслов младшего поколения человечества, составляет конечную цель почти всякого человеческого устремления, оказывает в конце концов отрицательное влияние на важнейшие дела, всякий час прерывает серьезнейшие наши занятия, смущает временами даже величайшие умы, осмеливается вмешиваться со своими пустяками в переговоры государственных мужей и поиски ученых, умело подбрасывает свои любовные посланьица, свои заветные локончики даже в министерские портфели и философские манускрипты, что ни день, затевает самые путаные, самые скверные интриги, требует себе в жертву иногда жизнь или здоровье, а подчас, богатство, положение и счастье человека, – да что там, делает честного во всем другом человека бессовестным, верного – предателем, – и значит, в целом предстает неким злокозненным демоном, стремящимся все исказить, запутать и низвергнуть, – это ли не повод воскликнуть: из чего шум? Для чего мольбы и неистовства, страхи и бедствия? Речь ведь идет лишь о том, чтобы каждый петушок нашел свою курочку: чего же ради такая мелочь должна играть столь важную роль и беспрерывно нарушать и путать жизнь человека?» [64, 2, с. 445—446]
Друзья японского писателя Юкио Мисимы слышали от него, что у него, помимо жены, была тайная возлюбленная. Её никто никогда не видел, а сам Юкио обещал, что она появится во время его похорон. Но она так и не пришла. А через некоторое время после смерти Мисимы в его бумагах нашли такую запись: «У моей любимой нет другого голоса и лица, кроме моего. Она часть меня. Возможно, ее тело скрыто в моём. Я ухожу, чтобы найти ее. Ее зовут смерть». [25]
