и то же время. Нужно одеться в молодежном стиле. У меня в руках
будет журнал «Трезвость и культура» за восемьдесят восьмой год, а сзади — «Молодой коммунист».
— В смысле, вместе с тобой придет молодой коммунист?
— Да нет, в смысле, в заднем кармане будет ещё один журнал. Запас-
ной. Там обезьяна на обложке, и над ней надпись: «Кем ты стал, человек?»
45
Семен перестал поливать кактусы, сел напротив Сережи и
устремил на него задумчиво-педагогический взгляд.
— Что ты смотришь? Смотрит он! — рассердился Сережа, — меня
вообще должны убить. Все ее бывшие любовники. Мне Женя вот что
рассказала: ее мама в детстве пугала так: вот сейчас придет дедушка
с напильником. Женя знала, что дедушка давно умер, а что такое
напильник, вообще не знала. Она думала: напильник — это мертвая
собачка. И насилие и всякие там насильники тут ни при чем. Есть
связь — слова или притягиваются друг к другу, или отталкиваются.
Семен даже не улыбнулся. Вернее, улыбнулся, но как-то про
себя. То ли над случаем, то ли над рассказчиком.
— А кто твой Старосельцин? — гремел Ненашев, –— мизантроп, угрюмая личность, обвешанная со всех сторон орденами, как собачка.
Да и похож. Мне рассказывали: сидел он на каком-то официозном кон-
церте, на почетном месте, разумеется. Выходят девочки в коротеньких
юбочках, мило держась за ручки — чтобы не соврать, всем лет по
шесть или семь. Так Старосельцин разорался: разврат, мол, уберите.
— А что не разврат?
— Да всё! Твои кактусы, например, или завод «Красный Факел»…
ПОСЕТИТЕЛИ ЛОЖИ
— Разврат в том, что ты начинаешь терять себя. Может быть, я
дурак и резонер, но я уже знаю, что будет дальше.
— И что это, интересно?
Не успел Семен ответить, как тут же раздался кротко-повели-
тельный стук в дверь. Стучавший настойчиво хотел быть здесь, но
намекал, что если его не впустят, он нисколько не обидится.
Семен открыл. Перед ним стоял сосед по коммуналке — капитан
Рукосуев с миской соленых рыжиков. Это был скукоженный человек
небольшого роста, никогда не снимавший халата без пояса и покрытый
мхом от пьянства, даже щетина на его лице несколько позеленела.
— Мужики, вам этого не понять, — сказал Рукосуев, удобно
устраиваясь на диване, — вы сами видите, какую трагедию я пере-
46
жил. Метался ночами на подушке, глотал лекарства. Горстями, столо-
выми ложками глотал. Скажу проще: накрылся я красной шапочкой.
— Выпить, что ли, хочешь? — спросил Семен.
— Это слишком грубо, — обиделся Рукосуев, — мы, моряки, привыкли выражаться изысканно и тонко. Ты, Семен, скажешь:
