«Грех — человеческое понятие, — заметил он, бросая взгляд на неизменное распятье на стене. — Мне не ведомо, что это».
Зажмурившись, она покачала головой. И, спохватившись, положила лилии в ногах умершего.
«Кто ты?» — спросила она, выпрямляясь. Он смотрел в её широко распахнутые глаза и, как обычно, не видел своего отражения.
«Я бог», — просто ответил он.
Она смеялась. Хрипло, мешая смех и слёзы, хохотала, упав ниц перед ним. Он перебирал пальцами её сверкающие волосы, и ему казалось, что он чувствует исходящее от них живое тепло.
Больше она никуда не ушла. И готова была слушать. Расспрашивала, удивлялась, не верила, смеялась, а он смотрел, как год за годом её свет гаснет, и она всё сильнее напоминает других его слуг. Всё больше становится тенью. Он не знал, как это остановить. Не знал даже, хочет ли этого.
«Ты любил меня? — спросила она как-то. — Поэтому сделал мне свой, — она остановилась и с чувством закончила: — подарок».
«Любовь — слишком человеческое чувство», — объяснил он, и она рассмеялась. «Бог нас любит», — сказала, имея в виду своего распятого идола.
Он промолчал, и она снова спросила с лисьим ехидством и женской злобой: «А что ты чувствуешь ко мне сейчас?».
«Ничего, — честно ответил он. — Я ничего не чувствую».
Она неверяще усмехнулась. «Ничего? Ты забрал меня, хоть и знал, что ненавистен мне. Тебя не волновало, что я чувствую — конечно, это не любовь, — она посмотрела на него в упор, сверкающее, чудное видение. — Но не говори, что ничего не чувствуешь. Это ложь».
Он решил, что она снова ничего не поняла. В ней ещё слишком много было человеческого.
Как ручной лисёнок, она сопровождала его везде. «Мне одиноко», — объясняла она. Этого он тоже не понимал: в монастыре она надолго оставалась в келье одна. Она говорила, что раньше с ней был бог, он был всегда, и она никогда не была по-настоящему одинока. А сейчас, когда она осквернена, Он отвернулся от неё. Ему эти рассуждения казались нелогичными. Как она ещё не поняла, что любая вера — тлен?
Иногда он терял её в неизменном тумане или просто забывал, но она находила его всегда. А иногда они разговаривали.
Как-то на дымной улице очередного города они проходили мимо мужчины, поднявшего трость на мальчишку-попрошайку. И мужчина, и мальчик казались серыми струйками тумана — такими же, как и всё остальное. Он их не замечал, пока она не отпустила его руку и не направилась к мужчине. Оттеснила мальчика, улыбнулась призывно, поглаживая лацкан дорогого пиджака, пробежалась пальчиком по щетинистой щеке. А потом, прильнув, поцеловала. И отступила обратно в туман.
