— Эхма, бляха муха! — говорил дядя Ваня тете Мане.
Так он ее любил. Грустно все это было наблюдать, граждане дорогие. Поэтому, когда тетя Маня ударила дядю Ваню скалкой по голове, никто ее не осудил. Да она никому и не сказала. Испугалась и затаилась. Дядя Ваня лежал в беспамятстве трое суток, а на четвертые пришел в себя, посмотрел на тетю Маню прозрачным трезвым глазом и попросил морошки. Тетя Маня испугалась еще больше, потому что из курса школьной программы по литературе знала, что морошку добрые люди без толку не просят. «Отходит болезный», — подумала тетя Маня. А дядя Ваня между тем встал, оправился и прошел в ванную. Там он аккуратно снял с себя трусы и майку, сложил в таз, засыпал стиральным порошком «Новость» и залил горячей водой. Потом выдавил на щетку колбаску зубной пасты — чего с ним отродясь не бывало, — засунул щетку в пасть и долго возил там, пофыркивая от удовольствия. Следующий акт жизнедеятельности привел его под душ. Дядя Ваня тщательно намылился земляничным мылом, потом еще раз и еще, потом голову, потом потер пяточки пемзой и вдруг запел приятным лирическим тенором: «Помню, я еще молодушкой была…»
— Ты че, Вань? — шепотом спросила тетя Маня. Она уже давно готова была упасть в обморок, и только могучее женское любопытство удерживало ее на весу собственного тела.
— Марья Васильевна! — ослепительно улыбаясь, сказал дядя Ваня. — Какой, право, приятный сюрприз! Не соблаговолите ли подать полотенце, душа моя, вон то, в крапочку! А то мне как-то не комильфо представать перед вами в таком, с позволения сказать, натуральном виде! Я, как вы знаете, не поклонник теории повсеместного нудизма, особенно в рамках столь малогабаритной жилплощади.
Ничего не соображая, тетя Маня подала полотенце. Дядя Ваня обмотал чресла крапочкой и вышел из ванной в новую жизнь.
На следующее утро он появился за завтраком в белой крахмальной сорочке и чесучовых брюках, заглаженных в струночку. Брезгливо проведя пальцем по клеенке, он посмотрел на тетю Маню холодным арийским глазом и коротко приказал:
— Скатерть! Цветы! Приборы! Фарфор! Кольцо!
— Кольцо? — пискнула тетя Маня.
— Для салфеток, — снисходительно пояснил дядя Ваня и сделал губами такое движение, будто хотел произнести слово, ну то, сами знаете, с двумя бородавками над первой буквой, ну, чисто по привычке, но сдержался и даже как бы сам себе удивился. Мол, что это я? Что это я хотел сказать? Что за слово такое?
— А теперь, дорогая Марья Васильевна, послушайте, что я имею вам сообщить, — закончив кушать кофий и разглаживая пальцем скатерть, сухо произнес дядя Ваня. — Чистота и уют. Уют и чистота. Вот что я намерен требовать от вас впредь. И, разумеется, хороший вкус. Салфеточки мещанские снять. Грязные тряпки из кухни вон. Лебедей с ковра убрать.
