Знаю, чувствую всем пылающим телом.
Язык ласкает мягко, осваиваясь, встречается с моим и нежно играет, дразня и завлекая.
Отвечаю на поцелуй, ощущая соленый привкус крови. Своей крови. Не противлюсь, даю волю. Разрешаю взять верх и овладеть мной без доли колебаний.
— Прими истинный дар свой, — шепчет мне в рот едва слышно. Глотаю каждое слово-горящий уголь, чувствую, как обжигает горло, проникая внутрь, распространяя пламя.
— Сделай меня вечным спутником твоим… — глубокий выдох и жар заполняет глотку. Чувствую толчок, будто во рту у меня что-то живое, и пламя скользит по горлу вниз, разливая тепло.
Не мыслю, не соображаю, не испытываю и доли страха, не различаю сна и яви.
Ничто больше не имеет значения.
Внутри меня огонь, заполнивший тело, стремящийся к самому сердцу.
Бьется в самих венах.
Делаю вдох, легкие агонизируют, пылают, пожираемые беспощадным, жестоким пламенем, которое я ношу в себе.
И снова податливая мягкость чужих губ, и неторопливая ласка влажного языка.
Никогда не целовала губ нежнее этих. Не могло больше в мире существовать губ нежнее тех, что принадлежали мужчине с ярко-зелеными кошачьими глазами.
Прикрываю веки и стираю реальность, ныряю в темноту как в бездонный океан. Черные воды смыкаются над головой, из глубины сознания всплывает странная и покоряющая мысль.
Все так, как и должно. Впервые за многие годы — все правильно.
Вспыхивает затухающей искрой и меркнет. Глубокая безмятежность обволакивает тело.
Темнота.
* * *
Открываю глаза.
Голова болит так сильно, что жмурюсь от боли, со стоном прикладывая ладонь ко лбу. Виски как металлическим обручем сдавило, грохочет в ушах тяжелый молот.
Будто похмелье, только разница в том, что я не пила.
Пальцы утопают в светлом пледе, матрас пружинит подо мной, когда я тяжело сажусь на бабушкиной кровати. Низко наклоняя голову, провожу рукой по вспотевшему лбу.
Веки точно свинцом налитые, не поднять от боли. Сильно же я ударилась при падении. Вспоминаю вцепившегося в ногу кота и тут же ощущаю дергающую боль в лодыжке. Прокусил, зараза.
Чертов долбаный кот. Чтоб ему издохнуть где-нибудь в кустах.
Шепчу тихие проклятия, сжимая двумя пальцами переносицу. Тру неподъемные веки, и, кажется, даже слышу собственный стон.
С досадой пытаюсь вспомнить, осталось ли обезболивающее в бардачке машины.
И тут же совершенно не связанная мысль озарением на темном небосводе — как я оказалась на кровати?
Не успеваю додумать ее — шея ноет так сильно, что с трудом поворачиваю голову, словно на сквозняке продуло. Когда только успело?
