— Бедная невинная крошка, — сказал он, — какая наивность!
Она застыла — очень прямая — на пороге гостиной. Он видел лишь ее спину, но представлял себе, как она зажмурила глаза, а рот болезненно сжала, словно ее ударили.
— Красивые слова, — сказал он. — Аты, большая глупая дылда, в них верила.
Он засунул руки в карманы халата, довольный тем, что она не может сделать ни шагу, даже не может обернуться.
— Ты это знаешь? — сказал он. — Ты все это знаешь или хочешь, чтобы я тебе объяснил?
— Ты на мне женился, — сказала она.
Но это напоминало допрос, и голос у нее дрожал. «Как будто она блеет, — подумал он, — теперь она еще и блеет».
— Да, я на тебе женился, это правда. Ради твоих прекрасных глаз.
Он засмеялся.
— Ты смотришь на себя в зеркало? — сказал он. — Ты смотрела на себя хоть раз?
По–прежнему замерев на пороге пустой комнаты, она приложила руку ко лбу.
— Ты на мне женился, — сказала она упрямо.
— На тебе или на другой, какая разница? Я хотел уйти, только и всего.
— Ты лжешь!
Она наконец обернулась, пылающие щеки на бледном лице, прямая спина, напряженная шея. Она держалась точно так же, как перед свадьбой, какой он знал ее тогда, она снова выглядела гротескно и скорбно.
— Ты лжешь! — повторила она, покачав головой. — Ты мог бы уйти от матери и не женившись на мне. Ты был искренним!
Он сделал несколько шагов вперед, встал возле нее, чтобы видеть, как дрожат у нее губы, смаковать боль и недоверие, читавшиеся на ее лице.
— А вот и нет, — сказал он, — я не мог, все было намного сложнее. Если бы я ушел один, неужели ты думаешь, что она умерла бы?
— Замолчи! — сказала она. — Замолчи, что ты такое говоришь!
— Почему же! Я должен был тебе все рассказать рано или поздно. Как я ее ненавидел, как она меня ненавидела и как она умерла.
Он подошел ближе, почти коснулся ее губ. Он прошептал:
— Ты имеешь право знать. В любом случае, ты помогла мне убить ее.
Она дала ему пощечину — отскочила назад, глаза наполнились слезами, ударила его с размаху, потом бросилась в комнату и закрыла дверь.
— Я так жаждал на тебе жениться! — выкрикивал он между приступами смеха. — Я так тебя любил!..
Он рухнул в кресло, вытянул ноги на ковре.
— Я так тебя любил, — повторил он тише.
Но он уже плохо понимал, что говорит. Через минуту, поскольку до него не доносилось никаких звуков, он осторожно постучал в дверь. Она не отвечала, и он решил съесть второй бутерброд. Он вернулся к комоду, взял булочку и холодное мясо. Когда он начал есть, то услышал звук разбитого стекла из комнаты Симоны, он перестал жевать и прислушался. Снова тишина.
