— Сеньо-ор… — затянула она.
— Ухожу-ухожу, Кончита! — засуетился Павел, подхватываясь. — Меня уже нет!
Кланяясь и расшаркиваясь, князь удалился и аккуратно прикрыл за собою дверь, подмигнув Фёдору напоследок.
— Благодарю вас, сеньорита Консуэло,[90] — церемонно сказал помор.
— Зовите меня просто Чело! — заулыбалась девушка.
Вспыхнув, она развела бурную деятельность — бережно, нежно сняла повязки со своего пациента, раздавила опалённые листья опунции, приложила их к ранам, перебинтовала. Сбегала за горшочком с дымящимся варевом и нацедила в чашку.
— Выпейте, — сказала Кончита, заботливо придерживая голову Чуги, — это отвар амоллило, он здорово помогает.
Фёдор добросовестно заглотал снадобье.
— Спасибо вам, Чело, — выдохнул он без сил.
— На здоровье, — ласково сказала девушка.
Помор улыбнулся и закрыл глаза.
Прошелестела ещё неделя. Раны у Чуги начали зверски чесаться — заживали, но самому Фёдору мнилось, что это от грязи зуд. И как только Кончита его вонь терпит?.. Он продолжал мечтать и грезить… ну пусть не о баньке, так хотя бы о бочке с водой. И о мочалке. С мылом. И чтоб сразу в чистое исподнее…
Подняться с ложа впервой оказалось делом нелёгким — слабость прямо-таки тянула обратно, а комната плыла и шаталась. Но ничего, по стеночке, по стеночке Чуга проплёлся туда и обратно, заново привыкая стоять на своих двоих. Отдышавшись, Фёдор вернулся на топчан, и вовремя — цокот каблучков Консуэло стремительно приближался…
…Начав прогуливаться по патио, пестрящему живыми, благоуханными цветами, набравшись сил, помор исполнил-таки своё сокровенное желание — погрузился до плеч в половинку огромной бочки, наполненной чистой колодезной водой, живо нагревшейся на солнце.
Кряхтя от удовольствия, Фёдор намылился с ног до головы и докрасна растёрся мочалкой, осторожничая около недавних ран, затянувшихся розовой кожицей, такой непрочной на вид. И лишь тогда почувствовал довольство жизнью, данной ему во второй раз.
А когда явился Ларедо Шейн и радостно сообщил, что фургон подан, Чуга засобирался покидать гостеприимных хозяев. Он с чувством пожал руку смуглолицему, с горделивой осанкой Хесусу Бердуго Сепульведе.[91] Кончита же не показывалась. Встретив Фёдора незадолго до его отъезда под сводами сумрачного коридора, она грустно поинтересовалась: «Ты уезжаешь?» И когда Чуга развёл руками — увы, мол, — девушка порывисто обняла его и потянулась сухими горячими губами. Помор с удовольствием поцеловал их, удержав сеньориту на лишнюю секунду. Сеньорита нежно огладила его щёки своими гладкими, бархатистыми ручками, вздохнула — и убежала.
