Она семенит по лестнице быстро-быстро наверх, лестница не освещена, но и в темноте слышно, что она мраморная, отполированная, как ледяной каток, сотнями ног за сотню лет. За лестницей начинаются ковры. Мы проходим залу с дубовыми, слипшимися ставнями и красными корешками книг в стеклянных шкафах, таких мерцающих и зыбких, что их можно принять за аквариумы. Стол обит черной кожей, и на нем, точно держава и скипетр, покоятся малахитовый шар чернильницы и блестящий стальной нож для разрезания бумаги. Кабинет так хорош, что я начинаю глазеть на книги и вазы и не замечаю кресла в самом укромном углу, около тяжелой, театрально-бархатной занавесы. А там дремлет маленькая седая женщина, больше похожая на луковицу гиацинта в грунтовом стаканчике, чем на ученицу чего бы то ни было.
— Светлана Васильевна? Светлана Васильевна, здравствуйте, — говорит вдруг луковица и выпускает тонкое слабое перо, и я смотрю на дрожащую руку с аметистовой сеточкой вен, не зная, что делать: пожать ее или поцеловать.
— Здравствуйте. Очень рада, — мне неловко, я как будто сама ученицей пришла на урок, только не знаю, как называется предмет.
— Садитесь, пожалуйста. Маша вам приготовила тут, кажется, рабочее место… Да, Маша?
— Анастасия Павловна, все, как вы сказали, — книги на столике, свет я включила… Может быть, чаю? — спрашивает Маша.
Я, вспоминая о правилах вежливости в приличных домах, отказываюсь, но Анастасия Павловна кивает милостиво, и Маша уходит, а я вдруг понимаю, что мне очень интересно посмотреть на чайник и чашки в этом доме. Это веджвудский бисквитный фарфор, чай отливает в нем темным янтарем, и внезапно я понимаю, что все в этой комнате вижу только я одна. Анастасия Павловна стара, слаба и слепа. Она говорит по-русски лучше меня, хотя в советской России не бывала. Она так держит свою слепую серебряную голову, что какой-то новый смысл приобретают старинные слова «порода» и «голубая кровь». Анастасии Павловне в свои 89 лет интересно, как сейчас говорят русские, ведь они знают совсем другую Россию, кажется, очень дикую и страшную… Она хочет краем уха услышать загадочную современную речь, она хочет узнать, любят ли еще русские читать стихи. Так Маша, ее помощница и домработница, и нашла меня по таинственному Интернету и пригласила на урок.
— Я люблю, — испуганно говорю я, — только мало знаю на память.
— Зачем на память, дитя мое, — улыбается она. — Книги на столе…Те, которые я хочу почитать сегодня. Сделайте мне подарок.
