Физики о физиках | страница 57
А когда он себе разрешал «разброситься» или не хватало сил удержаться — никто теперь не расскажет, как это было, — тогда начиналась счастливая встреча с новым. Наверное, именно так он встретился с теорией относительности.
Сообща нарисованный портрет
— Постарайтесь написать о нем получше. Вы завоюете сердца физиков, — этими словами Борис Павлович Константинов закончил наш разговор об Иоффе.
Всегда хочешь и стараешься написать получше. Особенно если речь идет о большом ученом и человеке и ты должен выразить не только и, быть может, не столько свое отношение к нему, а выступить как бы от имени целого коллектива его друзей и учеников; но как изобразить дорогу длиною в долгих восемьдесят лет, выделить главные вехи на ней?..
Мы сидели в кабинете академика Константинова, нынешнего директора Ленинградского физико-технического института. Прежде, до сорок девятого года, это был рабочий кабинет Иоффе: его квартира находилась здесь же, где теперь размещена дирекция. Даже умывальник остался с того времени — рядом со столиком машинистки.
Рассказывают, что Абрам Федорович вечерами или ранним утром тихонько выходил из квартиры и долго бродил по институту, заглядывал в лаборатории, смотрел на приборы… Наверное, даже ночью необходим был ему этот воздух.
Потом его сняли с поста директора, отстранили от руководства институтом, который он создал и вырастил, где был старшим не только по возрасту, по должности, но и по нравственному и научному авторитету, завоеванному всей жизнью. Но он продолжал ночами ходить по коридорам и тем лабораториям, которые еще оставались ему доступны.
Однажды, когда после такой прогулки он хотел открыть дверь своей квартиры, она не поддалась. По чьему-то злому приказу дверь наглухо заделали. Был февраль. Иоффе в одном костюме, в комнатных туфлях вышел на улицу и по другой лестнице поднялся к себе.
…Заключен, заколочен, как Фирс. Этим действием словно хотели сказать: институт теперь не твой и ходить тебе туда не положено… Едва ли можно было обидеть грубее и глупее.
Значит, нашелся среди учеников один Иуда. Но тайная вечеря окончилась по-иному. Друзья, ученики забили тревогу. Объединив свои силы, влияние, настойчивость и темпераменты, они добились почти невозможного для тех лет: Иоффе разрешили организовать лабораторию.
Когда человеку семьдесят, нелегко начинать строить свой новый дом… И не слишком ли поздно? Но Иоффе сумел начать. И достроить сумел.
Может, это не вяжется с только что рассказанным, но, без сомнения, Иоффе прожил по-настоящему счастливую жизнь. Вероятно, больше, чем стечение обстоятельств, помогли ему в этом его характер и его оптимизм — исключительный, несгибаемый, неколебимый, — друзья приводят еще множество подобных эпитетов. Он был убежден, что жизнь вообще-то радость. И не стыдился этого своего открытия. Он любил дальние прогулки пешком, любил выращивать редкие растения, слушать музыку. И хорошую шутку любил. Но самой большой радостью была работа, творческий труд, которому Иоффе всегда умел отдаваться сполна.
