Необходимо пояснить один весьма немаловажный факт, заключающийся в том, что наука экспериментальная рождается только тогда, когда создается избыточный «натуральный продукт», за счет которого кормится ученый. Первой электрической станции всего лишь чуть больше века, а до этого чуть ли не на протяжении двух веков пытливые умы разных стран по крохам собирали сведения об этом удивительном явлении природы, без которого мы сегодня не можем себе представить повседневную жизнь.
И на это требовались гигантские материальные и денежные ресурсы, которых было ничтожно мало. Вот почему первые энциклопедисты были из числа аристократов, часто тративших свои состояния на свое дорогостоящее «хобби». Лавуазье состоял на службе у короля, заведуя, так сказать, финансами и королевскими лотереями. Гёте жаловался, что па свои исследования в области оптики цвета истратил состояние отца и все то, что заработал опять же на королевской службе. Декарт прирабатывал частными уроками. Тихо Браге был любимцем датского короля, построившего для него обсерваторию. Примеры можно приводить до бесконечности.
Да, были безродные Ломоносов и Фарадей, Ньютон и еще несколько имен, которые можно перечесть по пальцам одной руки. Но Ломоносов зарабатывал панегирическими одами, а Фарадей был «на подхвате» у аристократа, который мог себе позволить роскошь сжечь в электрической дуге алмаз стоимостью в две тысячи фунтов (тогдашних!). Ньютон же получал в качестве профессора кафедры математики в Кембридже жалкие 300 фунтов в год! Основной же его доход — в 10 раз больше, — был в качестве «мастера» королевского чеканного двора, куда он был направлен парламентом в силу своей незапятнанной репутации для борьбы с коррупцией…
Не будем забывать, что даже в середине XIX века Дарвин не был «сотрудником» какой-то правительственной организации или университета. Свои опыты по гибридизации он проводил в собственном садике. Мендель же скрещивал горох в монастырском саду, где ему отвели деляночку длиной 10 и шириной 1,5 метра.
Так что нет ничего удивительного в том, что лишь к концу позапрошлого века биологическая наука накопила достаточный интеллектуальный, инструментальный и финансовый потенциал, чтобы перейти на клеточный уровень (понадобится еще полвека, чтобы «опуститься» на уровень молекулярный).
Еще Дарвин осознал тот потенциал, который породила селекция, или отбор тех же сельскохозяйственных культур и сортов, а также животных — не только коров и овец, но также и лошадей и собак, в первую очередь рысистых пород и бойцовых и охотничьих, за что охотно платила аристократия.
