— Нет.
— Выходит, строевой офицер. Так что же с профессиональной точки зрения привлекательней: врачевать раны или наносить их?
— Смотря кому, сеньор.
Даниела подошла поближе и проговорила:
— А кто каждый день подкладывает в городе бомбы — мы или они? — На ней были узкие очки, которые она выбрала.
— Прежде вы, нынче другие. — Мартинес поднял руки, вежливо улыбаясь.
— Сними их пока, — попросил Кинтана.
Они расплатились, Мартинес проводил их до двери.
— Что поделаешь, приходится ограничиваться малым, так устроен мир, его не изменишь. Всего доброго, господа.
На улице хлестал дождь, и они остались под прикрытием стеклянного конуса.
— Надо же было мне тебя затащить сюда, — огорчилась Даниела. — Могла бы купить и там, на углу.
— Там произошел бы тот же разговор, — заметил он. — Весь этот квартал принадлежал некогда семейству Кинтана.
Мимо пробегали люди, молодая парочка нашла убежище в другом конце конуса, он услышал шепот девушки: «...не могу я пойти в кино, мне давно пора домой... мы так промокли...»
Они стояли близко друг к другу. Рамон вдыхал запах ее духов и чувствовал, как начинает кружиться голова. Лицо Даниелы было в тени, когда она сказала:
— А ведь тебе, вообще говоря, жилось совсем неплохо.
— О, да! Ты даже представить себе не можешь, — подтвердил он. — Я был защищен от всех сквозняков, как за той стеклянной витриной — если ты это имеешь в виду. — Он постучал пальцем по стеклу. — Снаружи жизнь, а за стеклом тебя балуют, обслуживают и совращают. Пока в один прекрасный день маменькин сынок не сказал: «Нет!» Мальчишкой я мечтал вместе с другими лазить через заборы и воровать плоды манго... Когда мой брат хотел обручиться, собрался семейный совет и запретил ему. Я, покрайней мере, добился, что буду учиться на врача, а не на финансиста. Это была моя первая попытка вырваться из тепличных условий. Ну а потом пришла революция, и я встретил вас...
Рядом целовалась молодая парочка, юноша прошептал: «Я поговорю с твоей матерью, Эрелия!» .
— Пойдем, — сказал Кинтана, — дождь кончился.
Позднее, за покрытым белоснежной скатертью столом ресторана в Ведадо, он продолжил:
— Я не так давно в армии, как Карлос. И в партизанах всего три месяца пришлось побыть. А под Конец, когда у нас появились госпитали, врачи больше не воевали. За те три месяца многое произошло — здесь, в моей голове. Теоретически я давно знал, что должно перемениться в нашей стране. Но до тех пор мне никогда не приходилось ни голодать, ни работать так тяжело, как нашим крестьянам. Одно я тогда понял: ты должен стремиться к большому и отдать для этого все, на что способен. Если ты увидишь, что можешь помочь изменить свою страну, все приобретет для тебя новую ценность, ты начнешь все воспринимать по-новому.
