будет скитаться, ища себе места, поселяясь в головах психопатов, в памфлетах радикалов, – пока старый мир не исчерпает себя и оно не взойдет, не вырастет в полную силу на его трупе, питаясь брожением распада.
Ангра-Пеквена. Слово – пароль, открывающий черный ход истории, неприметную дверцу, которая ведет прямиком на мировую бойню; Ангра-Пеквена – запомнил ли его прадед Арсений?
Кирилл так же чувствовал, что ответ – «нет».
…Уже к мысу Горн на судах эскадры набралось несколько десятков сошедших с ума. Тропические болезни, которых так опасались врачи, обошли эскадру стороной, зато безумие собирало свою дань. Сначала офицеров запирали в каютах, нижних чинов и матросов держали в лазаретах. Арсения, прикомандированного, чужого – специалистов по психическим заболеваниям на флоте не было, – отправили присматривать за безумцами, которых на кратких стоянках решено было свозить на госпитальное судно.
Лечить сумасшедших никто не мог, не было ни знаний, ни лекарств. И Арсений следовал за своими пациентами дорогами их безумия. Безумие было однообразное: ждали японский флот, якобы идущий параллельным курсом, спятивший сигнальщик постоянно видел дымы на горизонте, спятивший адмиральский вестовой будил начальника вымышленными донесениями с мостика, спятивший кочегар не хотел бросать в топку уголь – приближать смертельную встречу с японцами; спятивший артиллерист не мог выстрелить на учебных стрельбах – ему казалось, что снаряд обязательно разорвется в стволе, спятивший телеграфист принимал радиограммы от японцев с предложением сдаться…
Арсений – он позже рассказывал об этом жене, и она записала в дневнике – не знал, нормален ли он сам. Ему тоже чудились низкие японские миноносцы, летящие по гребням волн, он тоже хотел, чтобы медленнее крутились валы, вращающие винты, и корабли не спешили в бой. А когда у самого Мадагаскара на разлапистых мачтах флагмана вспыхнули огни Святого Эльма, призрачные студенистые факелы, Арсений, не знавший, что это такое, решил, что японцы атаковали корабль каким-то новым оружием. Огни считались доброй приметой среди моряков, но так глубоки были дурные предчувствия, что на сей раз явление огней сочли предвестием смерти; и только обезумевший офицер-артиллерист показал себя с лучшей стороны, толковал, что это просто электричество, – и хохотал, хохотал, будто выдумал неимоверную шутку.
Наконец эскадра бросила якорь на Мадагаскаре. Всех сошедших с ума собирались отправить на вспомогательном крейсере домой, в Россию, через Суэц. Арсений – потом он признается в этом жене – втайне надеялся, что его пошлют сопровождать их, его поход окончен. Однако шестерни штабной бюрократии провернулись еще раз, и в Россию отправились другие врачи. А сам Арсений во время мадагаскарской стоянки внезапно заболел. Сейчас бы сказали, что это была нервическая лихорадка, психопатогенная сыпь, но тогда заподозрили неизвестную инфекцию – и захворавшего врача было велено убрать с флагмана, чтобы он не заразил командование.
