Колька дядю Васа за руку крепко держит, не дрожит рука, так рядом и умрут сейчас.
Крикнул сердито поляк, схватил Кольку за ворот, рванул рубаху, заругался. Колька крепче звезду к груди прижал.
— Шпионы большевистские, ждете… — орал поляк, — вот я вам покажу, дождетесь, сказывайте все, — а что тут сказывать, лучше молчать.
Зубами даже скрипнул поляк, ударил кулаком дядю Васа по лицу, шатнулся тот, на ногах все-таки удержался.
— Молчите, заговорите сейчас, — вытащил револьвер, взмахнул — сейчас конец.
Затопали по дороге, закричали, обернулся вдруг солдат, зубы оскалил, от страха забыл, видно, про все, рванулся к коню — трах, посыпалось горохом, упал в траву, до дороги не добежал.
А там уже русские слова, русское «ура».
Стоят дядя Вас с Колькой, крепко взявшись за руки, говорить не могут, спасены, спасены.
Дядю Васа и Кольку отправили в штаб дивизии. Поверить невозможно, что кончились все муки, что опять среди своих, родных, милых, что нечего больше таиться и дрожать.
Колька глаза иногда закрывает и опять открывает, чтобы понять, не сон ли это чудесный. Нет, не сон. Светит солнце, зеленеет трава, везет их на телеге курносый широколицый красноармеец, и звезда красная свободно победно поблескивает на его рваной, потрепанной фуражке. Нет не сон.
А дядя Вас лежит на телеге, растянувшись, глаза закрыл, лицо посинело — сморило, видно, ведь не легко дался плен и бегство!
Когда приехали в штаб дивизии, дядя Вас подняться сам не мог, пришлось его прямо в госпиталь нести, но доктор успокаивал, что болезни опасной нет, просто лихорадка, а впрочем, может быть, и тиф.
Запечалился Колька, все как-то не так без дяди Васа: и солнце не так ярко светит и щи солдатские не так вкусны.
Прибежал красноармеец звать Кольку к комиссару дивизии.
В избе за столом сидел совсем молодой еще человек в кожаной куртке, стал обо всем расспрашивать подробно, как вперед в местечко забрались, да какой дорогой, что в местечке делается, много ли польских войск, как назад добежали, обо всем расспросил, пальцы покусывал, думал о чем-то.
Колька толково обо всем доложил, ничего не забыл.
— Молодец паренек, — сказал комиссар, лоб нахмурил, за ухом почесал, обдумывал что-то. — Вот если бы нам этой дорогой сотню-другую кавалерии пустить, да прямо в тыл! — здорово бы вышло, — как бы вслух подумал.
— Вот только с дороги-то не сбиться.
— Дорогу я хорошо помню, нигде не собьюсь, — заторопился Колька.
— Опять к ляхам в гости хочешь, не наскучило еще? Да ты, паренек, удалый, видно сразу, только устал пожалуй.
