Катя ни слова не могла сказать от ужаса и восхищения, так и стояла с разинутым ртом.
Колька любовался ее изумлением, теперь уже твердо знал, что необходимо ехать на войну, отыскать отца, вместе с ним— под пули и шрапнель. От этой мысли стало радостно, хотя и жутко немного.
С Катей больше нечего разговаривать, что она понимает — девчонка.
С медлительной важностью слез Колька с забора и пошел отыскивать Костю Трунина, с ним посоветоваться можно— человек знающий и бывалый.
Костя был наказан, сидел в своей комнате на подоконнике и зубрил уроки, на Кольку внимания не обратил.
Колька походил, походил вокруг окна и, сломив гордость, окликнул:
— Костя, а Костя?!
— Что тебе, видишь, занят, — ответил тот раздраженно.
— Дело важное, нужно поговорить, — говорил Колька просительно — такое нетерпение разобрало, нельзя откладывать ни на минутку.
Костя догадался, что дело не пустяковое, бросил свою важность и сказал, сложив ладони трубочкой.
— Я безобедник, сейчас попробую удрать, жди за углом.
Через минуту Костя благополучно выбрался из темницы.
— Бежим, — крикнул, и они побежал но улице, на пустырь, где свалка— любимое место для собраний и заговоров.
Запинаясь, рассказал Колька об отъезде отца и о мысли ехать к нему, рассказывал несколько смущенно, боялся, что Костя высмеет, но тот серьезно наморщил лоб и сказал:
— Ты прав, на войну необходимо, я бы сам поехал с тобой… — поколебался: — но у меня семейные обстоятельства.
Колька вдруг почувствовал себя героем и даже выше Кости, заметил снисходительно:
— Я тебе письмо с войны пришлю и как ехать, тогда и ты, может, соберешься.
Костя поблагодарил, стали обсуждать все подробности путешествия: с какого вокзала выезжать, что с собой на дорогу брать — Костя все знал, а что не знал, обещал толком у старшего брата расспросить: тот — зубной врач и все знает.
Колька пошел домой и чувствовал, что все уже решено окончательно и бесповоротно; было немножко страшно и мать жалко— то-то наревется — и Катю и себя самого. Но зато когда вернется — как все завидовать и восхищаться будут.
Несколько дней Колька был задумчив и важен, с малышами больше не играл. С Катей тоже почти не разговаривал. Чувствовал себя уже не здесь, а где-то далеко, далеко.
Мать ничего не спрашивала, но иногда взглядывала пристально, будто догадывалась.
Не мог Колька спокойно выносить ее печального взгляда, заерзает, заторопится и скорей на двор, только с Костей и отводил душу, когда, забравшись на свалку, долго они шепчутся и обсуждают.
