Неужели это все в их честь, ребятишек Лукьяновских, Варваринских, Козихинских и других прочих, которых только за вихры драли и в угол ставили.
Неужели это на них тысячи глаз сейчас смотрят.
Кольке даже как-то неловко стало, съежился, за Катину спину нагнулся, и в носу щекотно — как бы не зареветь.
А Костя Трунин — ничего, фуражкой машет и «ура!» кричит. Катя тоже кричит тоненьким, таким жалобным голоском, как котенок мяучит.
Колька приободрился, выглянул, — шагают мимо них новые и новые ряды в солдатских шинелях, что-то кричат им, улыбаются, руками машут.
Нагнулся Колька за край автомобиля, смотрит пристально. Вдруг в рядах мелькнула рыжая борода подстриженная и улыбка такая знакомая. Не сразу опомнился — отец. А может, огляделся. Хотел прыгнуть, совсем изогнулся, туда вниз бы к нему, в серые ряды, зашагать бы в ногу, раз, два, раз, два, под развевающимся гордо красным знаменем.
Анна Григорьевна за пиджак потянула.
— Вывалишься, обалдел совсем.
А ряды все новые и новые наступают.
Пропала рыжая борода, не найти теперь, не разыскать никогда.
— Ну, держись, ребятишки, — крикнул шофер.
Зафыркал автомобиль, загудел, дрогнул и понес опять ребят по площадям, бульварам, улицам, переулочкам.
Отец исчез незаметно. Жил в казармах, приходил домой все реже и реже. Мать плакала, задумывалась, а как-то получается вдруг письмо.
Мать кликнула Кольку, стоит бледная, конверт в руках дрожит.
Колька стал разбирать кривые буквы и не сразу понял, что писал это отец уже оттуда, с войны. Дочитал письмо, сложил, конверт осмотрел внимательно, побежал стрелой во двор в задний угол, к помойке, там к забору прижался, огляделся, что никого кругом нет, и дал себе волю — заревел.
Жалко отца и обидно, что даже не узнал, как и когда тот уехал, не попрощался как следует.
А в забор кто-то царапается, как мышонок, и тоненький Катин голос раздается:
— Коля, Колечка, это вы?
Слезы вмиг вымерзли у Кольки на глазах, покраснел от одной мысли — вдруг заметит, что он — герой, предводитель, ревет, сказал суровым голосом:
— Ну, что тебе нужно?
Катя смущенно запищала:
— Я хотела вас спросить…
Колька сжалился: взобрался на забор, сел верхом, сказал важно:
— Мне некогда: у меня отец на войну ушел.
Катя всплеснула руками:
— На какую войну?
— На какую? Вот глупая, на настоящую, я сам за ним скоро поеду.
Последние слова сказал Колька, как-то вдруг не подумавши, но, как молния, вдруг сверкнула мысль— ехать на войну за отцом, непременно ехать.
