Мы заваливаемся в их столовую-бар-ресторан. Все это в одном флаконе, но в разное время — до трех дня это — столовая. Потом — очаг разврата. Берем по огромной порции картошки и по котлете величиной с мою ладонь. Платим какие-то совершенно символические, на мой взгляд, деньги. Элька же вздыхает — для него, видимо, сумма очень большая. Но зато он с таким удовольствием поглощает эту котлету. Как морская звезда — была котлета, и нету. Я подсовываю ему еще и половину своей. Она тоже со свистом всасывается в голодный желудок Эленыша. Парень мой наелся, доволен, мордочка светится энтузиазмом. Сейчас бы прикорнуть полчасика, но уже пора возвращаться, да еще в его шарагу зайти. Билеты мы покупаем по пути, заходим на автовокзал.
Собираем сумки, одеваемся и тянемся в Элькину шарагу…
Дикарь наоборот — это я. Когда мы заходим в серое двухэтажное здание довоенной постройки с высоченными потолками, длинным рядом серых дверей, да еще и лепниной под черным от копоти и грязи потолком — мне становится не по себе. Даже не знаю, с чем сравнить это убожество. Деревянные полы, покрашенные почти черной краской, угрожающе прогибаются и скрипят при каждом шаге. Мы бредем по бесконечному коридору, проходим мимо умывалки — ряд кранов над длинной чугунной раковиной и какие-то сложнолитые украшения — видимо, для умывальных принадлежностей. Когда смотрел «Гарри Поттера», всегда удивлялся убожеству их умывальных комнат, сплошная вода и камень, съеденный многовековой плесенью. Обнаружить подобное в реале в богом забытой Тьмутаракани — это просто сюрреализм какой-то. Дали, блин, с Вальехо в одном флаконе. Но, несмотря на страшное запустение и разгром, тут живут люди — слышны мальчишеские голоса, стук пишушей машинки — на компы, видимо, денег нетути. Элюн несется привычной поступью в дальнюю часть коридора. Пробегаем учебную, потом «Красный уголок», я начинаю тихо биться в истерике. Очень хочется спросить, а нет ли у них еще и Ленинской комнаты, но боюсь обидеть Эльку. В нашей школе была. Про дедушку Ленина нам рассказывали. Да… Патриотизм прививали. Директор наша просто была тетка коммунистического окраса. Да уж что стесняться-то — и я когда-то исповедовал анархические взгляды, Че отдыхал от моих идей. А потом как-то все сошло на нет… Мама умерла тогда, стало не до этого. Ладно, не об этом речь вовсе…
Элька влетает в комнату и резко останавливается. На трех кроватях мирно бухают пять мальчишек Элькиного возраста, но, если Элюн мой — красавец, то это такое уе…, я хотел сказать, убожество. Серые непромытые волосы, такие же серые, словно выцветшие глаза, лица, практически ничего не выражающие. Все пятеро — словно из одного ларца. Неприятный запах табака, непромытых тел, мерзкая вонь сивухи — не пиво тут пьют, скорее всего, самогон. Четвертая кровать чуть в стороне, покрыта каким-то выцветшим покрывалком. Занавески — грязные тряпки, сами кровати — я такого уже нигде не видел — с никелированными спинками и шарами на них. У бабушки была такая кровать довоенной постройки. Госсподи, и мой Элька с его «Историей Средиземья» среди этого дурдома?
