Есть такая хитрая наука в медицине — врачебная этика и деонтология. По-гречески теос-деос — это Бог, а деонтология переводится как наука о должном. То есть должном поведении с коллегами и больными. Помимо всех пунктов, которые регулируют отношения между сестрами и врачами, между врачами, есть правила взаимоотношений между врачами и сестрами и больными. Так вот, больной для нас — это человек, но глубоко вникать в его жизненные проблемы и вообще в то, что не касается напрямую его болезни — не приветствуется. А любовные взаимоотношения считаются неправильными. Кто бы эти запреты соблюдал! И любили, и женились, и замуж выходили, но все это обычно с недовольством со стороны медицинской общественности-есть у нас и такой термин. Здесь одна хитрая деталь — когда впервые начинаешь лечить, и у тебя что-то получается, то больной для тебя — самое любимое существо. Про это и Булгаков писал, и Феденька Достоевский, и Вересаев. Все так. Но привязываться-то к ним — нельзя! Очень больно потом бывает расставаться, а уж если умирает — то это и боль от потери близкого человека, и обида на профессиональный проигрыш — что помочь не удалось! А я влепился в малого со всей силы, да так глубоко, что и не оторвешь! Обращал бы я внимание на страсти какого-то малолетки с извращенными наклонностями. Соблюдал бы рабочие моменты и слава Богу. А тут же — больно до невозможности; страшно, больно, обидно ему — и мне тоже. Да так больно, что дышать нет сил. Не знаю я, что делать, просто не знаю…
Отдышавшись и пассивно накурившись до полного обалдения вонью дешевых папирос, возвращаюсь обратно в отделение. Нельзя так — помимо меня и Эльки в отделении еще сорок живых душ, то, что сейчас уже глубокая ночь, и все спят — ситуацию сглаживает, но не разрешает, случись что — никто не поможет, потому как медбрат лечит свои подерганные мелким засранцем нервы. Да… Сильно хочется выпить, точнее, нажраться без меры и забыться на краткие мгновения. Все так, только я не пью в принципе- ненавижу пьяных, запах водки, пьяные откровения — отец внушил такое отвращение к себе и всему, связанному с пьянкой, что на всю жизнь хватит… Ладно, это уже детали…
Заваливаюсь в сестринскую и впервые вижу проявление Элькиной сухой истерики. Это я так ее называю… (Даже по прошествии многих дней, сейчас, когда у нас все относительно хорошо, а истерика стала использоваться свиненышем худосочным как наступательно-оборонительное оружие против меня, я и то долго приглядываюсь, чтобы определить — игра это или всерьез — ну, есть признаки, не зря же мы вместе живем долго, но, все равно, в девяти случаях из десяти уступаю — даже если это игра, не стоит мое самолюбие и старшинство тех нервов, которые Элька затрачивает на борьбу. Они и так у него слабые… Да…)А тут — я увидел этот ужас…
