- Ну, вот и полегчало товарищу! Да, господа! Современная медицина просто творит чудеса!
Я дернулся встать, но тяжелая рука припечатала меня к лавке.
Амбалы сдвинулись, загораживая плечами нашего товарища от камер. Рука одного из них отодвинула телеобъектив, направляя его на господина Матросова.
- Но давайте, все-таки, в такой замечательный день не будем говорить о грустном!
- Ты мне не товарищ, - раздался голос из-под стола. - Я с тобой, гнида белая, на одном гектаре срать не сяду....
Наш друг плечом вперед протиснулся сквозь охрану и, ухватив в горсть доминошки, распорядился ими как герой в известной комедии шахматными фигурами - размазал их по лицу нашего управдома.
Послышался звук не то "ах" не то "ох" и все на секунду замерло, только камера продолжала жужжать. В этой громом обрушившейся тишине кости одна за другой стали отклеиваться и стукать по столу.
Кап... Кап... Кап....
- "Лошадью ходи"... - пробормотал кто-то из телевизионщиков, оценивших ситуацию.
- Вы что себе позволяете? - взвизгнул начальник, утираясь. На его лице некрупными прямоугольниками начали наливаться синяки.
- А ты зачем, мерзавец, детскую площадку заасфальтировал? - вернул ему вопрос Борисыч. - Самого бы тебя за это под асфальт закатать...
Оплошавшие охранники ухватили его за плечи, но тот каким-то детским, пионерским еще, приемом вывернулся из захвата. Ну, кто мог ждать от старика такой резвости?
А потом, подхватив мою палку за середину, ткнул ею обоих охранников и те кеглями разлетелись в стороны. Такой силы у него не было. Точнее не могло быть, и я понял, что заработала профессорская таблеточка.
- Прощай, Борисыч! - прошептал я. Мои друзья жадными глазами смотрели, как наш друг творит Революционную справедливость.
Что стало ясно с первой же секунды, так это то, что это накатила вполне контролируемая ярость: он, подхватив вторую палку, охаживал только управдома и его охранников.
Не было там каких-то хитрых приемов, особенно таких, какие показывают в азиатских фильмах. Простые удары, но от всей души. А вот прессу ОН не трогал. Они отбежали к автобусу и снимали, снимали, снимали...
Необузданной ожесточенности в Борисыче, наверняка хранилось больше, чем в хомяке, но ОН не сумел переступить в себе какой-то черты и бил не насмерть. Один раз только ОН отклонился в сторону - когда уже лежащий в крови и соплях управдом заорал:
- Охрана! Стреляйте же! Стреляйте!
Почувствовав опасность, Борисыч отвлекся и сломал руку тому здоровяку, что сунул её в карман.
