— Жаль, что ты тогда не рассказала.
А я отвечаю:
— Мне тоже.
Ну и что, что она расстроилась бы? Такова участь матерей — расстраиваться и утешать. Когда мы говорим об этом теперь, мы обе расстраиваемся, хоть и поздновато. Но для нас обеих это к лучшему.
Мэтт странным образом поощрял мои дурные наклонности. Например, держаться на расстоянии от близких людей. Когда я, наконец, находила в себе силы поговорить с друзьями, они начинали умолять меня вернуться в Лондон к людям и местам, любимым когда-то. Один вообще считал, что нельзя жить отшельницей в Манчестере и зависеть от человека, которого уже пыталась бросить. У этого друга было трое дочерей, и все они были немногим младше меня.
— Тебе нужно быть с теми, кого ты давно знаешь, — говорил он. — С теми, кому можешь доверять.
Но я не послушалась его. Мэтт был мне нужен, хоть я и знала, что когда-нибудь от него уйду. Именно он пережил со мной все это, он был частью той жизни, которую у меня отняли. Да, господи, он последним держал в руках мою скрипку! Это была связь, которую я просто не могла порвать. Тот вечер в привокзальном кафе обеспечил Мэтту место в мире, где он был моей опорой.
Неудивительно, что Мэтт, которого очень тревожила перспектива моего ухода, делал все, чтобы меня отговорить. Если уходить, то только с ним, пусть даже ненадолго. Кто знает, что произойдет и что может прийти мне в голову, если его не будет рядом? А еще он боялся, что, если я уйду, весь огонь прессы обрушится на него одного. И мне трудно было винить его за это.
Я все чаще и чаще позволяла ему руководить мной. Я должна была согласовывать с ним каждый свой шаг, и он был только рад взять управление на себя. Однажды я приготовила себе обед, а он приготовил его заново, потому что, как оказалось, я все сделала неправильно. Сама того не замечая, я опять вернулась на Юстонский вокзал, и мне опять говорили, как надо сидеть. Сейчас, записав эту фразу, я вспомнила детство и семейные правила поведения за столом. И вот прошло двадцать пять лет, а мне снова указывали, кто должен готовить, а кто есть. Вечный контроль.
Иногда он пытался задобрить меня, вытащить на какие-то увеселительные мероприятия, чтобы я развеялась. Это в дни, когда его не возмущало, что я вообще куда-то собралась. В конце концов я запиралась от него в свободной спальне, просто чтобы спрятаться от шума. Казалось, что Мэтт поселился у меня в голове, и трудно было понять, где заканчиваются мои мысли и начинаются его. Однажды я возвращалась домой в очень подавленном настроении, поднималась по винтовой лестнице в фойе. Все было тихо и спокойно, как вдруг из темноты с криком «Бу!» выскочила какая-то фигура. Меня схватили. Это Мэтт хотел меня разыграть. Я подумала, что на меня напали. Я и сейчас так думаю.
