В восемь вечера прибыли к русской старообрядческой заимке; до площадки Тубека оставались, по словам Бармакчи, считанные километры. Переправились на пароме через шумную реку уже затемно.
— Знаете, что это за река? — спросил Абаканов. — Тагайка! Только здесь она поу́же, а под Тубеком — шире. Мы в Шории... в южной ее части. От этой точки пойдем на север.
— Тагайка! Вот она какая! — воскликнул Журба. И она была ему сейчас милее всех других рек.
Паром вели старик и пятнадцатилетняя дочь его. Путникам очень понравилась девочка, и Яша Яковкин подарил ей платочек, Женя отдала кусок туалетного мыла, сохранившийся в кармане лыжного костюма, Абаканов вложил в руку девочки деньги. И пока переправлялись на пароме, Яша и Пашка не отходили от улыбающейся девчурки.
...Вечер.
После ужина Журба пошел к проводникам. Василий Федорович лежал на потниках и курил канзу. Старик-проводник прихлебывал из котелка суп: аппетит у него был, как у юноши. Сановай ел консервы, остальные конюхи лежали возле костра и пили чай.
— Добрый вечер! — сказал Журба.
— Садитесь, — Бармакчи слегка приподнялся. Старик оторвался от еды и что-то сказал по-алтайски.
— Говорит, завтра будете в Тубеке, немного затянулся переход. Дожди, приходилось, как заметили, выбирать места посуше. Подложи в костер! — кивнул Василий Федорович мальчику.
Сановай подбросил нарубленных веток. Костер, разложенный перед палаткой старшего проводника, затрещал, огонь весело взлетел в черное, без звезд, небо. На одно мгновение лицо Сановая стало ярко-красным, только губы и глазницы были черные.
— Снова дождя ждать? — спросил Журба, показывая на черное небо.
— Нет. Это так: сегодня небо черное, а завтра чистое. И так каждую ночь.
— Значит, мы уже в Шории?
— В Шории. Два дня уже в Шории.
— Бывали здесь?
— Почему не бывал! Народность близкая нам, маленькая народность, тоже занимается охотой, скотоводством; собирают орехи, лес валят. И живут в юртах; только на севере живут в русских избах.
Пошевелив костер, Сановай принялся убирать посуду.
— Хороший мальчуган! — сказал Василий Федорович. — Басмачи убили отца и мать. Был он такой, — Бармакчи показал рукой. — Воспитываем колхозом. Учить надо, а до нашего аймака далеко.
Выкурив канзу, Бармакчи налил в консервную банку чаю.
— Не откажетесь?
Напившись, Василий Федорович лег на потники, под голову подложил седло.
— Располагайтесь! — и рукой показал Журбе на соседнее ложе.
— Благодарю. Сколько нам еще идти?
— Последний перегон. Завтра расстанемся.
