— Пересаживайтесь в будку шофера, — предложил Жене Журба. — Нечего церемониться.
И вдруг дохнуло сырым, острым запахом, и седая стена ливня пересекла пыльную дорогу. Путники бросились к палаткам, но было поздно: вода окатила их с головы до ног.
— Боевое крещение! Теперь ничто не страшно, — заметил Абаканов, отряхивая ладонями воду с плеч и груди. На густых и жестких, как зубная щетка, бровях его блестели жемчужные капельки; мокрые волосы отливали синевой, подобно крылу грача. Абаканову было весело, он не скрывал своего превосходства спортсмена и раскатисто смеялся, глядя на остальных.
Старик Коровкин снял с себя армяк и укрыл Пашку, хотя это внимание отца при всех было ему неприятно.
— Сиди, сиди, Пашенька. Один ты у меня...
Дождь, впрочем, скоро прекратился. Абаканов достал из военной сумки полотенце, тщательно вытер лицо, растер привычным жестом физкультурника руки, грудь, спину. Тело его тотчас покраснело.
— Хорошо! Эй, дубинушка, ухнем! — запел он, размахивая по-дирижерски руками. — Сейчас высохнем, как вобла.
— Веселый инженер, — заметил десятник Сухих. — С таким рабочие любят работать.
На десятнике старая форменная фуражка с бархатным околышем и техническим значком, глубоко вошедшим в ткань. Он держался солидно; эта фраза, пожалуй, была первой за всю дорогу.
— По знаменитым местам едем, — заявил Абаканов, глядя куда-то в сторону.
Он рассказал народную легенду о Чибереке, который пытался проложить тракт, но не смог. Остатки огромных камней свидетельствовали, по народной легенде, о строительных работах Чиберека.
Справа от тракта лилась полноводная, стального цвета река, открывались заливные луга; из-за туч выкатилось солнце, забелели ослепительным цветом оснеженные пики гор. Прибитая дождем пыль, мягкая, как пудра, тотчас посветлела, поднялся ветер и понес тучу песка по дороге.
Абаканов снова затягивает в одиночку. «Эй, дубинушка, ухнем!» Его крутая спина, с рыжими веснушками, соединявшимися, как ряска на застойной воде, в сплошные островки, покрывается пепельным налетом пыли.
Пыль уже и на бровях, на ресницах, в покрасневших уголках глаз, в ушах всех путников.
Журба сидел на дне кузова, опираясь спиной на кабину, и с нахмуренным видом глядел по сторонам. Если бы не испортили настроение в исполкоме и не беспокоили мысли о предстоящей работе, с каким удовольствием мчался бы он сейчас в глубь неведомого края... Он пытался представить площадку, но все как-то не шло на ум.
