Машину загрузили геодезическими инструментами, бурами, картами, рулонами бумаги, продуктами, разместились поближе к шоферской кабине, чтобы меньше трясло на мостовой.
— Рабочих найдете на месте! — крикнул Грибов, как будто на машине находились одни специалисты.— Деньги переведу на районный банк, в Гаврюхино. Постарайтесь не задерживаться!
К машине вышел и Радузев. Он был молчалив и печален.
До городка Медного, находившегося на старом торговом тракте между Россией и Монголией, ехали по железной дороге; дальше, километров полтораста, предстояла поездка на грузовой машине, а от селения Соковки через тайгу до Тубека, километров сто восемьдесят, — на вьючных лошадях. Этот путь с оказией был заманчив для молодежи, но тяжел для стариков.
Пока ехали в поезде, держались замкнуто, отношения еще не установились; сведенные в одну группу, незнакомые до отъезда, участники экспедиции приглядывались друг к другу.
Журба был мрачен. Несмотря на старания, Грибову не удалось скомплектовать группу так, как он хотел, пришлось собирать людей с бору по сосенке, исполкомовцы не дали геолога; инженера Абаканова, начальника изыскательской партии, Журба не знал; десятник Сухих, зачисленный на должность техника-геолога, особого доверия, как специалист, не внушал; остальные не имели никакого опыта геодезической съемки и могли быть, как говорил Яша Яковкин, использованы только на подсобных работах.
В Медном переночевали, утром раздобыли машину, позавтракали, погрузились и тронулись в путь. Перед посадкой в машину Женя Столярова надела байковый лыжный костюм, хотя солнце пекло немилосердно, Журба оставался в своей военной форме. Инженер Абаканов, голый до пояса, щеголял в широких штанах из чортовой кожи, заправленных в грубые башмаки на резиновом ходу. Остальные участники экспедиции обрядились в синие спецовки, которые раздобыл Журба в крайисполкоме.
Машина прошла мимо остатков древней крепости, возведенной русскими землепроходцами, и помчалась по монгольскому тракту на юг. Опершись мускулистой рукой на кабину шофера, стоял Абаканов, сверкая на солнце обнаженным торсом.
— Что это? Демонстрация? — спросила насмешливо Женя, ни к кому, впрочем, не обращаясь.— Он, кажется, воображает, что у него торс Аполлона Бельведерского!
— Завидно, девушка? — принял вызов Абаканов.
— Даже вот нистолечко! — и Женя показала на кончик своего мизинца. Она держалась просто, словно давно была знакома со всеми.
Через полчаса небо подозрительно нахмурилось, подул ветерок, на Жене затрепетали концы розовой косынки, ударяя по щеке сидевшего за ней черноусого Яшу Яковкина.
